Non Cursum Perficio (СИ)

-Я не спал, Камилло… Я не спал всю ночь, – тихо откликнулся Рыжик. – Когда ты покурил и всё-таки задремал, я ушёл из комнаты. Бродил по зданию и слушал его истории, заглядывал в его прошлое – оно не даёт мне покоя, как и своё собственное… Но ты не беспокойся. Через час мы будем дома. Я там высплюсь. Видишь ли…

Он продолжал говорить, натягивая свои остроносые сапожки, застёгивая пальто, повязывая шарф. Камилло слушал, сидя на краю кровати, и наблюдал за Рыжиком.

Слова звучали, но смысл в них отсутствовал – по крайней мере, Камилло не мог заставить себя его уловить. Ему было очень неуютно в этой комнате на краю обитаемого мира, так далеко от всего привычного. Поезд его жизни съехал с накатанных рельсов и ушёл под откос, в дебри трав без названия, в дебри окраинных улиц, которых нет ни на одной карте… Рыжик умолк на полуслове, уставившись на Камилло чёрными, как дёготь, глазами, и горько сжал рот.

-…никогда не поймёшь, – сказал он, и в этот миг Диксон воочию увидел блик на разделившей их стеклянной стене отчуждения. Все его худшие опасения разом сбылись в эту одну секунду, навсегда застывшую в сердце Камилло кусочком тускло-жёлтого янтаря. И он в первый раз за всё это время ощутил, насколько всё-таки чужд ему этот тонкий рыжеволосый подросток с глазами, видевшими мир за сотни лет до рождения Камилло.

-Прости… всё это здорово выбило меня из колеи. У меня душа старой домашней собаки, ей не угнаться за твоей, кошачьей, быстролапой и бесшумной, по гребням ночных крыш, – Камилло встал, протягивая руку, но Рыжик ускользнул из-под кончиков его пальцев, и, не обернувшись, вышел в коридор. Не застегнув пальто, споткнувшись о порог, Камилло бросился следом, сдерживаясь, проглатывая укоризненные крики «Как ты можешь, после всего, что я для тебя сделал? После того, как ты прожил в моём доме почти полгода?» – это было бы равноценно удару ломом по льду, на котором стоишь. И, догнав Рыжика на лестнице, Камилло ещё раз выдохнул: «Прости!», вспорхнувшее куда-то к спрятанному серыми утренними сумерками потолку. Рыжик из-за плеча посмотрел на Диксона – то самое выражение лица, что было у него первые две недели после их знакомства. А вернее, отсутствие всякого выражения. Это не было «да», но это не было и «нет». Едва разомкнув губы, Рыжик шепнул:

-Ты идёшь?.. – и продолжил спуск по лестнице.

Выйдя из подъезда, они оба захлебнулись в холодном, сыром ветре с привкусом дыма из заводских труб. По извивающейся дороге на холм взбирались одинаковые в жидком сумраке фигурки – воплощённая усталость. Словно они совсем не отдыхали этой ночью, и сейчас готовы упасть на обочину и мгновенно уснуть.

-Не правда ли, – негромко сказали рядом приятным голосом с южным акцентом, – при взгляде на этих бедолаг кажется, будто они тащат на своих сутулых плечах само небо? Серое, бетонное небо, придавившее их сверху, так что у них нет иного выхода – либо тащить его, день за днём, либо упасть и умереть под ногами тех, кто продолжит движение…

Рыжик и Камилло почти одновременно обернулись к говорившему, и уставились на молодого, симпатичного смуглого мужчину в костюме цвета спелой вишни. На шее, оттеняя белоснежный воротник-стойку, трепетал шёлковый платок – огненная кровь, расшитая вязью инея на стёклах. Камилло с некоторым сомнением узнал в этом мужчине того самого прохожего, что спрашивал у него дорогу на текстильную фабрику в прошлом октябре.

-Утро понедельника, – со смешком, дружески продолжил мужчина, – самое ужасное время в жизни… не так ли?

И посмотрел Рыжику прямо в глаза. Камилло ощутил этот взгляд – Рыжик вздрогнул, будто его нанизали на иголку, и замер, пришпиленный. Ветер сладко пах вишнями и шоколадом; в тёмно-карих глазах было столько спокойной уверенности в своей правоте, что она сминала всё на своём пути, сметала все преграды и блокпосты…

И тогда, корчась от невыносимой боли, выпотрошенный и раздавленный этой железной волей командора войны, сакилча южанина Дьена Садерьера, Рыжик рванулся вперёд, насаживая себя на иглу его немигающего взгляда.

Камилло не знал, сколько времени прошло (не больше четверти минуты, думал он позднее, не больше пятнадцати секунд под бетонной плитой серого неба) – но Рыжик вдруг шагнул вперёд, будто с края крыши, и тогда мужчина в вишнёвом костюме, побледнев, опустил глаза. Достал из кармана белоснежный платок, и дрожащими пальцами промокнул выступившие над верхней губой капельки пота.

-Ждал всю ночь, Садерьер? – глухо спросил Рыжик. Когда его губы шевельнулись, из угла рта по фарфоровой щеке пробежала ярко-алая струйка крови, и Камилло стиснул в карманах кулаки, удерживая крик. – Я знаю, тебя не пускало это здание… Я знаю, Дьен. Это я так сделал. И что ты будешь делать, если я сейчас повернусь и уйду в подъезд?..

Мужчина задумался – не наигранно, абсолютно всерьёз. Неуверенно протянул свой платок Рыжику, но тот зло мотнул головой и вытер щёку ладонью. Тихо подошедший Камилло положил руку ему на плечо – и был удостоен презрительно-сострадательного взгляда карих глаз.