Non Cursum Perficio (СИ)

-Горькая истина в том, что сейчас я – всего лишь фарфоровая кукла, украшение для буфета, – Марджере отвёл глаза, опустив голову, но спрятать звучавшую в голосе боль он не мог. – Во мне не осталось ни капли магии. Уже много лет мёртв тот, кого звали милордом Марджере, и кто погиб от руки Отца Света. Даже любая из принципалок Элен сейчас сильнее меня, Джанне. Этой ночью ты подарила мне самое драгоценное, что только могла – свободу. Но воскресить меня настоящего, милорда Хаоса и огненного мага, к жизни дольше, чем на пару часов, никому не под силу. Прости…

-Это ты прости. Я не должна была спрашивать, – тёплая, словно парное молоко с мёдом, леди Джанне соскользнула с расшитых подушек. Положила голову Марджере на колени, прося у него прощения, пытаясь загладить вину и безмолвно утешая.

-Джанне, – как тогда, за минуту до полуночи, позвал он искусанными, солёными губами. В его хрипловатом меццо-сопрано проскользнула неумелая, непривычная для этого голоса нежность.

-Выкинь из головы все эти слова… здесь и без них достаточно серебра, – он провёл ладонью по длинным вьющимся волосам Ртутной Девы, и она чуть приподняла голову. Согласно кивнула:

-До рассвета осталось всего несколько часов, Марджере... нож гильотины уже начал своё неумолимое падение. Но, пока лезвие горизонта не окрасилось нашей кровью, мы будем любимы. Марджере, мой лунный цветок…

Смерть света и рождение нежности: в три касания, пианиссимо, стряхивается ткань, выпуская из своего бутона двух крылатых эльфов. И снова, и снова набирает безудержную силу вальс на лезвии ножа гильотины, летящего вниз…

Они любят друг друга жадно, взахлёб, до полного и окончательного умопомрачения – ведь это их единственная ночь, когда можно всё и немного больше…

Когда светает, темнота выцветает, открывая, словно откатившийся прибой, два безвольных тела на кромке рассвета – жертвы кораблекрушения, они неподвижно лежат в обломках ночи, глядя в потолок. Потом одна из них, безымянная, молча исчезает прочь, чтобы окунуться в утро, испить рассвета и стать Рыжиком. А вторая всё так же продолжает лежать на полу, слизывая со щёк серебристые слёзы и ожидая, когда же заживёт её одинокое сердце…

Немного о местной специфике

…Ленточка, как и другие девушки-трамвайщицы с маршрута номер 67д, обитала в длинном одноэтажном доме, тоже неуловимо напоминающем трамвайный вагон. А ещё дом смахивал на старинную ладью из-за растянутых над плоской крышей многочисленных верёвок на столбиках. Там полоскались на ветру алые, белые, жемчужно-серые и розовые марлевые наряды барышень, сохнущие после стирки. На высоком крылечке с красно-зелёными витражными стёклышками сидели Ленточкины товарки. Кто курил длинную трубку на манер учёных мужей из Гильдии, кто лущил стручки фасоли, кто расчёсывал длинные волосы, а одна девушка, похожая на подсолнух из-за круглого личика и светлых волос, играла на губной гармошке какую-то грустную песенку.

-Добро пожаловать, – чуть улыбнувшись, Ленточка поднялась на крылечко, поманив за собой и затушевавшегося Диксона. Ему было неуютно, даже страшновато идти к дверям мимо этих тонких, зефирно-кружевных существ со щеками, исполосованными шрамами, и с бинтами на глазах. Тем более что на скрип ступенек под его башмаками все девушки, как по команде, повернули незрячие лица в сторону Камилло. Только та, что походила на подсолнух, продолжала выводить на губной гармошке задумчивую мелодию.

-Девчонки, это Камилло Диксон. Тот, который милый и мухнявый, и подарил мне свитер с оленьчиками, – лучась радостью, горделиво прозвякала Ленточка. – Он хочет завтра на Открытие Вод посмотреть, я его позвала переночевать у себя в комнате. Вы не против?

-Что ты, Ленточка, – отозвалась темноволосая барышня в бледно-голубом, шифоновом платье с джинсовыми заплатками и оторванным наискосок подолом. – Конечно, не против. Ты только своего мухнявого Камилло запеканкой не угощай. Её Иина не допекла, умчалась с гильдийцами гулять и бросила готовку на полдороге. Я её попробовала, так потом плевалась полдня. Совершенно сырая начинка, паучки на зубах так и скрипят, я молчу про тесто... Ты погоди, мы сейчас фасоли налущим и со спаржей быстренько пожарим, а вы пока чайку попейте.

-Ага, хорошо, – кивнула Ленточка, торопливо запихивая резко сбледнувшего с лица Диксона в дверь сразу двумя руками и помогая себе коленом. – Мы ещё сладостей из кофейни принесли, я на столе оставлю, угощайтесь.

-Ой, спасибо, – засмеялась темноволосая, и прикрикнула на девушку-подсолнух, вновь берясь за свои стручки, – Солинка, кончай терзать наш слух этой заунывщиной! Сыграй нам лучше «А на волшебном посохе нехилый набалдашник», всё-таки сегодня ночь Перемены, а не День траура по жертвам сексуального воздержания…