Non Cursum Perficio (СИ)

-Джанне, – зовёт он, и под его пальцами рвётся белая паутина платья, с шуршанием осенней листвы облетают чёрные бинты, открывая слабое лунное свечение плеч, рук, груди, бёдер, ног. Прекрасная и холодная, словно мраморная статуя – а через миг гибкая и игривая, словно ласка, она меняется с каждым вздохом, с каждым ударом сердца, повинуясь чужим рукам.

-Я твоя, – шепчет Джанне на ухо мохнатой ночной бабочкой. С её длинных волос осыпается серебристая пыльца, а пальцы бесстыдно блуждают, где им вздумается, оставляя на белой, как фарфор, коже свои постоянно изменяющиеся отпечатки.

-Я твоя, – шепчет она, – бери меня, делай со мной, что хочешь – ничего не бойся, выпусти себя на волю, милорд Хаоса, отродье Тьмы по имени Марджере,… я твоя всю эту ночь.

Вдох, короткая дрожь, стряхнувшая с него змеиную шкурку – его земное лицо, принадлежащее Рыжику, ненужное в этой темноте, населённой шёпотами и шорохами, наполненной свободой и страстью. Миг – и две тени, изогнувшись в древнюю руну на белом мехе и обрывках одежды, яростно додирают свои маски, а вместе с ними – все условности, правила и запреты.

Мир вокруг замер и онемел. Лишь они двое, леди Джанне и милорд Марджере, стремительно меняются, подобно стёклышкам калейдоскопа, проносящемуся за окном скорого поезда пейзажу или сокрушительному южному торнадо. Они взахлёб пьют друг друга, и кровь смешивается с ртутью, а тьма с лунным светом. Ничто более не имеет значения, кроме твоей собственной свободы.

Ничто.

…Теперь – немного больше света. Чтобы можно было дышать, чтобы послушать, как тикают, утекая к последней четверти четвёртого, часы на стене. Облокотившись на подушки и набросив простое, светлое кружевное платье, леди Джанне устроилась на белом мехе. На её точёном плече покоится рыжеволосая голова Марджере. Он лежит рядом, в джинсах и небрежно застёгнутой блузе, закинув ногу на ногу, и задумчиво покачивает висящей на кончике пальца туфелькой Джанне с пряжкой в виде цветка серебрянки. Оба лениво созерцают собственные тени, что пропечатались на светлой гардине, и им так хорошо, что даже лень разговаривать. Вкрадчивые пальцы Ртутной Девы серебристым мотыльком то и дело, будто невзначай, касаются то высокой скулы, то ямочки меж торчащих ключиц, то двух тёмных родинок на шее Марджере.

Джанне все ещё не наласкалась, не напилась вдоволь – ей хочется ещё этого горького, тёмного шоколада, этих губ, на которых засыхает сейчас кровь, этой свободы, что дарят тьма и хаос. Но Ртутная Дева не торопится вновь нырнуть в шёпот и шорохи, в водовороты и омуты ночи – да, мёд пьют по капле, а не полными пиалами,… как и яд, впрочем.

-Смотри, – Джанне подняла руки, сплетя пальцы, так, чтобы позади оказалась горящая лампа, и на шторе появился силуэт паучка-косиножки. Пугливо и нервно перебирая тонкими лапками, он пробежал вверх по гардине и превратился в вокзальную ворону. Взмахнув крыльями, ворона что-то беззвучно каркнула и стала нефтяной коровой. Марджере, поддавшись очарованию этой детской забавы, тоже поднял руки и с третьей попытки изобразил тень девочки-доярки. Правда, почему-то трёхногой, да к тому же и хроменькой, но это уже мелочи. Спотыкаясь, доярка боком подобралась к корове и ухватила её за хвост, разжившись при этом ещё одной ногой.

-Это уже две коровы, – откомментировала леди Джанне странные метаморфозы доярки.

Марджере опустил руки:

-Нет, это были корова и бык,… и они ушли… пастись. На сеновал. Да. На сеновал. Там ведь сено, они его едят. Насколько я вообще разбираюсь в коровах…

Джанне тихонечко хихикнула, тоже опустив руки. Потом её ладонь властно, и с тем безгранично нежно легла на скулу Марджере, заставляя его чуть повернуть голову и снизу вверх заглянуть в серебристые глаза. Долгий миг оба молчали, пронзённые этой невыносимой откровенностью – а когда леди Джанне опустила ресницы, по её щеке скатилась блеснувшая серебром капля ртути.

-Мардже, – прошептала она, – лунный цветок… скажи мне: отчего ты стыдливо прячешь себя за человеческим лицом, за бесстрастной маской, в ракушке изо льда и стали? Отчего запер самого себя в клетке и подрезал крылья?.. Я давным-давно слышала о тебе от своей сестры – луноликой Теа Стеллы, что учила когда-то тебя магии и синергетике и стала твоей первой женщиной… и с тех пор мечтала повстречать тебя. Ты достоин большего, чем то, что у тебя есть сейчас, Мардже! Я.., ты знаешь, я ведь понимаю твою привязанность к этому светлому, ромашковому Камилло. Он обладает самым честным и добрым сердцем из всех людей, кого я встречала. Но я не понимаю, что мешает тебе быть самим собой, лордом Мардже, рядом с ним – так, как ты есть рядом со мной. Ведь Диксон принимает тебя, кем бы ты ни был – Нордом, или Рыжиком, или Марджере.

-Ты не знаешь разве, Джанне? – в чёрных глазах была печаль, давняя и беспросветная печаль, и серебристое сердце Ртутной Девы вновь дрогнуло от этого взгляда, все ещё раненное, всё ещё отчаянно любящее. Леди Джанне отрицательно чуть качнула головой, прося объяснить.