Ноев ковчег доктора Толмачевой

– Но ты обещаешь не вмешиваться в Танькины планы?

– Послушай, у меня знакомые спрашивают про нее, а я даже не знаю, что сказать.

– А ничего не говори. Потерпи, может, еще все само рассосется! Одумается сама, или тот мужчина ее бросит... Надо быть гибче. Это как в науке: результат приходит на подготовленную мыслью почву. И потом, она жила без нас с тобой в чужой стране два года. А ты хочешь опять взять ее под свою опеку. Разве она вытерпит? С ее-то характером?

Отец вздохнул, вылез из-за стола, понес в раковину свою грязную тарелку. Как непросто сознавать, что из маленькой, хорошенькой и такой родной девочки вырос человек, которым он, ее отец, практически не может управлять!

– Может, мне этому старому козлу морду набить? – спросил он.

«Как бы он нам всем не набил», – хотела ответить жена, но сдержалась.

– Я думаю, это только усложнит проблему.

Весь вечер Таня была задумчивой и молчаливой. Родители не спрашивали ее ни о чем. Она поела и отправилась спать в детскую. «Как хорошо все-таки дома! Не хочу идти в ту вонючую конуру», – думала она, засыпая, про квартиру Филиппа.

А про Азарцева думала только, что муж у Валентины Николаевны оказался очень славный. И даже удивилась, когда на следующий день услышала его голос.

– Танечка, я умираю без тебя. Я хочу тебя видеть.

Она удивилась, но виду не подала и в тот же день назначила ему свидание. «Ничего, посидит еще один денек со своим холодильником», – с мрачным удовольствием подумала она про Филиппа.

И понеслось...

«Какой он забавный», – думала Таня про Азарцева.

«Какая она красивая, добрая, умная, – думал Азарцев. – Тина? Да, Тина. Она лежит в больнице, нужно к ней сходить».

Прошло уже три дня, а он не приходил к Тине, даже не звонил ей. На ее звонок только один раз коротко ответил, что очень занят и перезвонит потом, а потом сбрасывал входящие звонки от нее. Он не мог разговаривать с Тиной. Он просто не знал, как он будет с ней говорить. Куда бы он теперь ни шел, где бы ни работал, в глазах стояла только Таня, ее лицо, ее улыбка, весь ее облик – все другое исчезло из его сознания.

– Только ты мне ничего не говори, не рассказывай о себе, – просил Владимир каждый раз при встрече.

– Почему?

– Вдруг какая-то деталь промелькнет, и из-за нее все померкнет? Я не хочу ничего о тебе знать. Я только хочу тебя видеть.

– И все? – на третий день их знакомства неосторожно пошутила Татьяна. Он замолчал, а вечером предложил поехать к нему.

– Вечером я не могу. Ты же знаешь, я не сво...

– Молчи. Не можешь вечером, давай с утра.

Она удивилась.

– Хорошо. С утра. Но ты разве не работаешь?

– Работаю. Но могу позвонить, и мне оставят работу на вечер.

– А где ты работаешь?

– Не хочу говорить.

– Но как же? Может, ты дворник?

– Нет, слесарь.

– Никогда еще не была влюблена в слесаря.

– А ты в меня влюблена?

Татьяна задумалась.

– Наверное. Иначе чем объяснить, что я мотаюсь с тобой по городу третьи сутки?

– У меня живут собака и мышь. Ты не боишься?

– Да я сама, как собака. Гав-гав! Но все-таки, – она пытливо заглянула ему в глаза, – как я поняла, вы с Валентиной Николаевной...

– Молчи, молчи. – Он покрывал поцелуями ее лицо. – На свете никого нет. Только ты, только ты. Никакой Валентины Николаевны. Вообще никого...

Разговор происходил вечером четвертого дня, считая с тех суток, когда Азарцев последний раз был у Тины. Когда Аркадий на пятый день утром, как всегда, зашел к Толмачёвой с планом обследования, он не узнал пациентку.

– Что с тобой? У тебя грипп? – Он приложил руку к Тининому лбу и поразился, какой он холодный. Но щеки у нее горели.

– Аркаша, милый, – Тина и говорила отрывисто, как в лихорадке. – Кончай свои исследования. Я должна сегодня уехать домой, иначе я умру.

– У тебя что-нибудь случилось?

– Случилось. Не знаю. Володя исчез. Дома его нет, телефон не отвечает. Я должна уйти.

– Тина, – Барашков стал очень серьезным. – Я не хотел тебе говорить, но у тебя есть проблема...

Она уставила на него горящие глаза.

– Снова опухоль?

– К счастью, нет. Но довольно значительные изменения в миокарде по ишемическому типу.

– Это ерунда. – Она быстро повернулась и стала складывать вещи. – У кого теперь нет изменений в миокарде по ишемическому типу! Это пишут в каждом ЭКГ у всех людей старше тридцати лет.

– Не шути, надо подлечиться. И довольно основательно...

– Аркадий! – Тина остановилась и посмотрела на доктора долгим взглядом. – Я не знаю, как я выжила эти четыре дня без Азарцева... Сегодня пятый. Я уже все передумала... я уже даже все морги обзвонила...

– Что ты волнуешься? – взорвался Барашков. – Что он, ребенок, твой Азарцев? Ну, напился, наверное. Теперь ему стыдно. Завтра придет, как огурчик.

– Ты не понимаешь, он же может что-нибудь сделать с собой... – повернулась к нему Тина. – Может быть, пока я тут с тобой разговариваю, он уже... висит... – Она захлебнулась. – Короче, Аркадий, ты можешь меня отвезти домой? Прямо сейчас.

Барашков заметил, как мелко дрожит у Тины челюсть, и махнул рукой.

– Будь по-твоему. Собирайся.

Он еще донес до ее квартиры сумку, помог взобраться на пятый этаж.