Ноев ковчег доктора Толмачевой

Совсем не таким представляла себе Таня жилище современного человека, каким считала она Филиппа Ивановича. Ремонт не делали лет пятнадцать. Наряду с новыми кожаными креслами в большой комнате стоял плоский невысокий сервант шестидесятых годов с какими-то старомодными хрустальными вазочками. В кухне рядом с суперсовременной кофейной машиной стоял старый «Саратов», который как раз и гремел всю ночь, а на нем красовались дремучий печной горшок и чугунная сковородка. Впечатление было такое, что старые хозяева оставили в квартире свои ненужные вещи, а новый хозяин из каких-то соображений или из лени просто не удосужился выбросить все лишнее. И вообще, сама квартира, кроме того, что удачно была расположена в центре города, не отличалась ни уютом, ни удобством планировки, ни размерами. Обычная двушка со смежными комнатами, отделенными друг от друга раздвижными дверями, небольшой коридор, перегороженный рамой от старого подросткового велосипеда, и кухня в семь квадратных метров с белорусской газовой плитой, шатким столиком у окна, двумя табуретками и навесным шкафчиком, внутри которого, как обнаружила Таня, хранились три пыльные кастрюли.

В спальне стояли деревянная кровать и старый скрипучий шифоньер с пустыми полками внутри, старомодными галстуками на рейке у зеркала и с вельветовой курткой хозяина на плечиках, которую он утром снял, чтобы сменить на костюм. Зато секретер и трюмо были новыми (итальянскими, как смогла определить Татьяна), и на их лакированной поверхности валялись чья-то забытая щетка для волос и пустая баночка из-под крема. «Французский», – покрутила в руках баночку Таня. Обои на стенах давно уже требовали замены, потолки были серыми от пыли. Окна со старыми бордовыми шторами выходили в унылый московский двор, где вплотную друг к другу стояли машины, а в середине двора под тремя березами скучала пустая, давно некрашеная песочница.

Таня вышла на балкон. Капель все еще стучала по какой-то облезлой железяке, неизвестно как туда попавшей. Парочка дворовых собак – черный кобель и его грязно-серая подружка – с деловым видом бегали по двору, принюхиваясь к углам. Таня вспомнила, как однажды на узкой парижской улочке, где стеной вдоль проезжей части стояли припаркованные автомобили, они с Янушкой наблюдали, как из подъезда вырвалась на улицу маленькая собачка. Ей совершенно негде было побегать среди сплошного асфальта, и поэтому, увидев зеленый мохнатый коврик на пороге маленького магазина, она устремилась к нему. Окропив мимоходом попавшийся на дороге ящик для мусора, собачка с визгом повалилась на коврик на спину и стала валяться на нем, задрав кверху все четыре лапы.

«Интересно, как бы себя почувствовала парижская собачонка в этом дворе? – подумала Таня. – Наверное, как я на Вандомской площади. Какой простор! Сколько мусорных баков! – Она усмехнулась, отошла от окна и села в одно из кожаных кресел. – Однако что же означает эта квартира? Изнаночная сторона жизни магната? Проверка меня на всхожесть?» Таня задумалась. Дом родителей по сравнению с этой конурой показался ей оплотом чистоты и уюта.

«Во всяком случае, будет неестественно, если я все оставлю как есть и не спрошу у Филиппа, что означает такое запущенное жилище. Надо выяснить, долго ли он собирается в нем жить. А пока, – вздохнула Татьяна, – я должна купить продукты, постельное белье и... – она задумалась, чем бы украсить новое жилище... – куплю букетик цветов».

Когда через несколько дней Таня попала к Маше в отделение, она поняла, что старая квартира была чем-то вроде проходного теста. Как и то, что Филипп оказался нетребователен к еде и чистоте, но совершенно не переносил никаких перестановок. И Танина просьба выбросить старый «Саратов» оказалась для него трудновыполнимой. «Что же он хочет, чтобы я всю жизнь просидела среди этого старья?»

И в тот вечер, когда возвращалась с Азарцевым из больницы, Таня вернулась домой к маме с папой.

* * *

– Что, уже надоел старый любовник? – поинтересовался у жены Танин отец, узнав, что дочка собирается ночевать дома.

– Вася, я тебя прошу, ничего ей не говори, не мешай, она сама с собой разберется. – Танина мама опять накрывала на стол. – Пришла дочка к ужину – замечательно. Какая тебе разница, откуда она пришла?

– Воля у нее есть, умом бог тоже не обидел, что она болтается-то, как г... в проруби? Никак место в жизни себе не найдет.

– Насильно ты ее все равно не заставишь делать то, что она не хочет. Поживет с этим человеком, разберется сама, нужно ей это или нет.

– Так он, как я понял, не собирается на ней жениться?

– Как будто это главное, милый мой. Да если бы ты тоже не хотел на мне жениться, но сказал, поедем со мной в Москву так, я бы ведь поехала! Даже не раздумывая!

– Неужели бы поехала? – недоверчиво спросил Василий Николаевич. – А я-то, дурак, сразу жениться тебе предложил. Если б я знал, может, до сих пор бы холостяком ходил...

– Что, теперь жалеешь? – насмешливо спросила Танина мать, ставя на стол тарелку.

– Нет, не жалею. – Он взял руку жены и поцеловал. – Жалею, что очень быстро проходит жизнь.