Ночь предопределений

Ему вдруг и вправду сделалось смешно. И как-то легко. Легко, беззаботно. Как будто одним поворотом рычажка у приемника сменили программу. Вода холодила кожу, по всему телу разлилось ощущение бодрости, силы. Оно не исчезло и потом, когда лодка наконец вышла на глубинку и он то греб не спеша, то притормаживал, покачиваясь на прибрежной зыби, а вокруг раздавались плесканье и смех, и над водой влажно взблескивали чьи-то плечи, руки, взбивающие пену тела. И оттого, должно быть, что повсюду стояла глубокая тишина, заполняя и небо, и землю, кипящий возле лодки гомон был так разбойно громок, и столько было в нем беспечного молодого веселья...

На какой-то миг у Феликса мелькнула, всплыла пузырьком на поверхность мысль, что уйти из укрепления можно было и морем, ведь лодка не оставит следов, да и... Но он не додумал, не постарался даже ее запомнить; пузырек лопнул, растаял оставленный им кружок. Ему не хотелось думать ни о чем таком сейчас, в эти минуты. Он испытывал нечто вроде освобождения — от тяжести всего, что угнетало его последнее время, не находило выхода... И внезапно все оказалось так просто; не развязывание намертво затянутых узлов, не выискиванье, не нащупыванье ответа — простой щелчок рычажке!.. И вот оно — лодка, разлитое, как масло, сияние на уходящей к горизонту воде, далекий, как сквозь тонкую кисею, силуэт скалы, словно придвинувшейся к берегу...

Его звали в воду, Карцев грозил опрокинуть плоскодонку, если он не нырнет. Он и в самом деле принялся было раскачивать лодку, но Бек, поднырнув под ее днище, уткнулся ему в живот головой, заварилась свалка, в нее тут же встрял и Сергей, да не один: он облапил девушек, которые барахтались рядом, и потащил в самую гущу фонтанирующих брызг, рычанья, гогота и фырка...

...И не было, подумал он вдруг, не было... Ни Сераковского, ни песков, ни моченых в бочке шпицрутенов, ни Лукишек, ни гостиницы, ни примечания, от которого стукнуло в сердце, ни последних пяти лет, ни всего, что было раньше и в чем было столько сделок с самим собой, и столько оправданий, объяснений, и столько дешевки,— дешевки, чем более сознаваемой, тем заботливей маскируемой разговорами о высоком мастерстве, о сложности, о необходимости писать, как того требует время, нынешний читатель, то есть исхищряться в тонкостях, уходя, уходя, уходя от грубой сути, от главного, от жизни... Ничего этого не было, думал он, а если и было, то не со мной, а если и со мной, то давно, давным-давно, и больше уже не будет, не повторится, а всегда будет вот это — ночь, небо, море и этот смех, этот плеск, и не будет ни «до», ни «после» — останется только это...

Он был как мотор, который запущен и никак не выключится,— ему казалось, что он не думает, хотя он все время думал, думал над одним и тем же,— даже здесь, даже сейчас...

...И не все ли равно?— сказал он себе.— Не все ли равно?..

На секунду возле носа лодки вынырнула голова Сергея. Она была облеплена мокрыми прядями, рот весело оскален.

— Прыгайте в воду!— крикнул он.— Тут шикарно!

Феликс сокрушенно развел руками.

Сергей помотал головой, как бы вытряхивая попавшую в ухо воду, и сильными толчками, высоко, по-дельфиньи взбрасывая тело, поплыл по самой середине серебристой лунной дорожки.

«Вас давно уже не существует...» Его голова, плечи, мерно вскидываемые над водой руки — все казалось обведенным тонким светящимся контуром.

«Не все ли равно...— повторял про себя Феликс.— Не все ли равно...»

В какой-то миг ему так живо, так отчетливо представив лось, что все это — весь этот громадный, залитый луной мир — существует, продолжается, но уже без него... Ощущение было пронзительным, как вспышка на самом излете сна.

После купания, когда все вышли на берег, Спиридонов раскупорил «гранату» и пустил бутылку по кругу.

Феликс проглотил свою порцию и направился к лодке. Она стояла у берега, врезавшись носом в песок. Там, где он причалил, оказалось довольно глубоко, и Феликс без посторонней помощи довел плоскодонку до самой суши. Оставалось вытянуть ее из воды.

— Дайте я вам помогу...

Он увидел Риту. На ней уже было ее цветастое цыганское платье; в руках она держала скрученный жгутом купальник, и капли, вспыхивая искрами, скатывались к ее ногам.

Oнa тут же пристроилась, уперлась в лодку с другого борта. Феликс напрягся, но плоскодонка, с ее широким, трущимся о песок брюхом, подавалась туго, ее удалось продвинуть сходу лишь на шаг-полтора.

— Пожалуй, обратно столкнуть эту пирогу много проще,— проговорил Феликс, смеясь и отдуваясь.

Их окликнули, кто-то — Сергей или Спиридонов, они были примерно одного роста,— помахал в воздухе бутылкой, видимо, приглашая допить остатки.

— Давайте от них сбежим!— сказала Рита.

Шальной огонек загорелся у нее в глазах. Она в упор, даже с каким-то вызовом посмотрела на Феликса.

— Куда же?..

— Ну, куда-куда... Там что — Персия?— Она ткнула пальцем в сторону моря.— Значит, в Персию!