Ночь предопределений

И во взгляде светлых его глаз, которые как бы и участвовали в общей улыбке, и вместе с тем сохраняли какую-то автономность, и в этом особенном, чуть дольше необходимого, рукопожатии Феликс почувствовал некую многозначительность — не то надежду на пробужденный интерес, не то приглашение к разговору.

— Я тут от редакции... Кстати, познакомьтесь.

Навстречу Феликсу поднялся невысокий, плотного сложения человек с темным скуластым лицом и маленькими, остро блеснувшими глазами. На нем были грубые, белесые от пыли сапоги и поношенный пиджак с мятыми лацканами и протезом в обвисшем правом рукаве, составляющем с плечом безжизненный прямой угол. Протягивая Феликсу левую руку, он положил на край стола — пепельница была полнехонька — длинную кубинскую сигарету, от которой исходил чадный, горький запах, пропитавший весь номер.

— Казбек Темиров,— произнес он отрывисто.

Не тот ли, вспомнилось Феликсу, из-за которого этот бомбист мечтает спалить город... И с неожиданной симпатией улыбнулся обоим. Возможно, блокнот на столе, с заложенной в него поперек ручкой, и этот смрад от крепчайших сигарет, явно не для городских легких, и эта давешняя вспышка в чайной, и эти сапоги, от которых веяло долгими степными километрами, странно повернули его к утренним воспоминаниям, к редакции на окраине стройки... К тому, куда, знал он, уже нет возвращенья.

Какая-нибудь каверза, думал Феликс, торопливо натягивая свежую рубашку. Какая-нибудь история, конечно же, несправедливая, возмутительная, из-за которой нужно немедленно перевернуть вверх дном весь белый свет...

Он скомкал мокрую от пота — хоть выкручивай — рубашку, сунул в целлофановый мешочек и, нашарив среди вороха белья две пачки сигарет, захлопнул крышку чемодана. Он чувствовал: те, двое, в молчании дожидаются чего-то за его спиной, какого-то слова, вопроса... Одну пачку он затолкал в слипшийся карман, другую с небрежной щедростью кинул на середину стола:

— Та же отрава, только с фильтром...

Похоже на выкуп...— усмехнулся он мысленно. Хотя — что и у кого было ему выкупать?..

Впрочем, не известно, как бы еще обернулось, если бы не Рита. В дверь громко постучали, и, не дожидаясь ответа, она ворвалась в номер, с пестрым халатиком через руку, поверх полотенца, помеченного гостиничным клеймом. В самой стремительности ее появления ощущалась уверенность в неоспоримой радости, которую доставит ее приход, неожиданный и милый, как подарок...

— Ой,— вырвалось у нее,— я думала, вы один... Здравствуйте.

— Привет,— буркнул бомбист.

— Я за вами,— сказала Рита, обращаясь к Феликсу.— Вас ждут.— И, когда дверь за ними закрылась, в коридоре зашептала, заговорщицки приложив палец к губам:— А я шла к вам, хотела попросить разрешения переодеться... То есть чтобы вы оставили мне ключ, а я бы через пять минут вам его принесла,— уточнила она, перехватив его недоуменный взгляд, и рассмеялась.— Ну и наглая девица,— правда, вы ведь так сейчас подумали?.. Но как мне быть? У нас люди...

Болтая, они шли по коридору, такому узкому, что Рита все время задевала его локотком, то ли нечаянно, то ли с намереньем, и он подумал, вспомнив недавнее свoe ощущение, что есть какое-то сходство в напоре, натиске — у нее и у бомбиста.

В просвете между двумя крыльями коридора, у тумбочки, он вдруг увидел Айгуль, она говорила с Рымкеш. Ему почему-то показалось — о нем, или о чем-то, имеющем к нему отношение, во всяком случае разговор с их появлением прервался, и потом, как бы в подтверждение сказанного, взгляды обеих снова встретились — и разошлись. Вслед за тем Айгуль, царапнув его глазами, уставилась на Риту и в упор, с откровенной неприязнью, принялась рассматривать ее лицо.

Феликс почувствовал себя застигнутым в момент преступления. Ну, «преступление»— это, пожалуй слишком, однако неловкость он в самом деле почувствовал, увидев себя глазами. Айгуль рядом с Ритой, с ее болтающимся на локте халатиком и не успевшей схлынуть шалой улыбкой на губах...

Айгуль была в белом платье, туго стянутом в тонкой талии и особенно оттенявшем золотистую смуглость ее кожи. Он что-то спросил о мемуарах Яна Станевича, по ее словам, ожидавших его в музее, и по затяжке в ответе Айгуль предположил, что томик записок лежит у нее в сумке, просторной и не очень рабочей, скорее выходной, скорее такой, с которой в ее возрасте отправляются на свиданье,— с такой сумкой и в таком платье... Айгуль тут же пояснила, что зашла по единственному делу — обговорить с артистом Гронским сегодняшнее выступление в Доме культуры, а вместе с тем (о это ледяное, сквозь зубы выдавленное «вместе с тем!») познакомиться с его помощниками, ассистентами...

Все это забавно, сказал он себе, пропуская обеих вперед, забавно, мило и ложится в водевильный сюжет, но все это слишком отвлекает, и то Карцев, то гипнотизер, то романтические беседы под плеск волны, то экскурсии в местные продмаги,— это взамен жизни уединенной, исполненной трудов и вещих прозрений... Будет ли этому конец, черт побери?..