Ночь предопределений

— Пойдемте,— сказал Карцев.— Пока мы тут стоим, на мне на сантиметр песка наросло.— Он достал из нагрудного кармашка расческу и, когда они вернулись в гостиницу и шли по коридору, вонзил ее в волосы. Расческа увязла.— Вот видите,— поморщился он и, продув между зубьев, снова вложил ее в карман.

— А кстати,— задержав шаги (они подходили к кают-компании), повернулся он к Феликсу,— Сергей вам рассказал некоторые новости о нашем статистике?..

Что заключалось в его вопросе, в том, как он смотрел при этом на Феликса,— сочувствие, торжество?..

— Он должен еще зайти,— сказал Феликс, уклоняясь от прямого ответа.

— Теперь-то уж он вряд ли появится,— Карцев зевнул и вскинул руку, чтобы взглянуть на часы, но в эту секунду потух свет.

9

И вот здесь-то, когда Рымкеш внесла в кают-компанию лампу «молнию» и от похожего на маленькую корону пламени в комнате сделалось как-то по-особенному мило и уютно (хотя это ощущение, вместе с чувством облегчения, у Феликса возникло скорее оттого, что и он, словами Карцева, сказал себе, что уже поздно, никто не придет...), вот здесь-то и отворилась дверь, и первой, в широком мужском плаще, доходящем чуть не до пола, закутанная в платок, появилась Айгуль, а за нею — Казбек Темиров.

Он все-таки пришел. И пока они с Айгуль, отвечая на приветствия, стояли у двери, Феликсу бросилось в глаза, что, несмотря на разницу лет, они в чем-то сейчас очень подходят друг другу. Возможно, платок, бросая тень на лицо Айгуль, и широченный, накинутый на плечи плащ делали ее расплывшейся, похожей на дородную байбише. Но было еще нечто в их лицах, в общем для обоих выражении тревожной, едва скрываемой озабоченности, отчего суровое лицо Темирова в резких, как бы засохших складках выглядело живее, моложе, а рядом с ним совсем еще юное, нежное лицо Айгуль — старше и жестче... Феликсу вспомнился их разговор, и, как тогда, в музее, в груди у него пронзительно и остро дохнуло холодком.

Взгляд, который кинул Сергей на Феликса, был достаточно красноречивый, прямо-таки молящий, чтобы не понять его, не подняться, не выйти за ними следом — за Сергеем, за Айгуль и Темировым... А до того, разумеется, им — точнее, ей — помогли раздеться, скинуть явно чужой, неуклюжий плащ, Темиров же справился с этим сам, даже как-то рассерженно, грубо дернул плечом, когда кто-то попытался ему помочь... И, разумеется, не обошлось без пиалушек с чаем, поставленных тут же перед гостями, без коротенького обсуждения — как заваривать чай по-казахски и как — по-русски... Но длилось это минуты две или три, ну, от силы пять, только чтоб соблюсти ритуал,— и тут Айгуль, повернувшись к Сергею, сказала, понизив голос:

— Сережа, мы к вам...

Без плаща она сделалась прежней — тоненькой, стройной, и лицо у нее вновь стало юным и нежным, но при этом у Феликса было ощущение, будто платок оставил на нем какую-то тень... Она не посмотрела в его сторону ни разу,— так, скользнула взглядом, не выделяя среди других. И ответив шуткой на чью-то шутку, еще с улыбкой на губах, склонила голову набок, щекой к плечу, и тихо, как бы тайком от всех, сказала-попросила:

— Мы к вам, Сережа...

В коридоре было черным-черно; правда, где-то впереди, посредине коридора, блекло светилась лампешка, но когда миновали прихожую, то есть освещенный этой лампешкой вестибюльчик с тумбочкой, доской для ключей, впечатление было такое, словно они шаг за шагом углубляются в катакомбы, и по бокам сужаются и без того узкие стены, а над головой все ниже нависает затерянный во мраке потолок.

Сергей шел впереди, выставив руку перед собой и щупая темноту. Феликс, как и днем, во время шествия с осетровым балыком, был замыкающим, только на этот раз вместо Риты впереди шла Айгуль. Она споткнулась о сбитую в складки дорожку, Феликс подхватил ее.

Он шел, чуть приотстав (рядом было слишком узко), поддерживая Айгуль за локоть. Она не отнимала руки, но не замечала, не чувствовала его пальцев.

Чертыхаясь, Сергей поскрежетал ключом. Дверь распахнулась, ударилась ручкой о стену. Пока Сергей чиркал спичку за спичкой и отыскивал на шкафу, а потом зажигал семилинейную лампу, они втроем ожидали у порога.

Наконец фитилек загорелся, стекло заняло свое место, зажатое оградкой резных зубцов. Темиров без сопротивления уступил приглашению и опустился в кресло: ему, судя по всему, безразлично было, где сидеть. Айгуль присела на стул по другую сторону стола. Косящий язычок пламени за стеклом мягко озарял ее лицо, при малейшем движении вызывая на нем переливы света и тени. Электричество убило бы Рембрандта и Корреджо, подумалось Феликсу. Он сел на свою кровать, рядом с Сергеем.

Впрочем, Сергей тут же вскочил. Он прошелся по комнате и раз, и два, и три. Его тень ломалась, переламывалась, прыгая по стенам и потолку. Он, казалось, ответил ей раньше, чем она успела задать вопрос... У Айгуль еще только губы дрогнули, она еще только провела языком по ним, сухим и заветренным слегка, слегка шелушащимся, губам степной девочки, она еще только успела сказать: