Ночь предопределений

— Да,— кивнул Сарсен.— Приезжему.— Он поднес ко рту мозговую косточку и пососал с разрубленного конца.— Тут один... Приезжий. Ни в чем не разобрался, со знающими людьми не посоветовался... И сам запутался, и всех запутал... Ну, ладно,— сказал Сарсен,— с ним еще разберутся.— И постучал костью по донышку тарелки, выколачивая мозг.

Судя по всему, он говорил о Сергее.

— Э нет,— Жаик потянулся со своего места и похлопал Феликса по плечу,— Феликсу эти наши истории слушать ни к чему, не для того мы собрались. У него свои планы... Ты расскажи, Феликс, про свои творческие планы, про замыслы... Расскажи, поделись... Я Сарсеке кое-что про тебя рассказывал, теперь ты сам... Не так уж часто к нам приезжают писатели, правда, Сарсеке?..— Он разлил по стопкам остатки.

Сарсен снова постучал по тарелке костью.

— Да,— сказал он,— творческие планы...— Он зажал кость в кулаке, а другую руку занес вверх и с силой ударил по мосластой головке ложкой. Серый комочек шлепнулся на тарелку.— Мелкий человек,— сказал Сарсен и — едва ли не впервые — поднял на Феликса глаза.— Местные условия,— сказал он. Взгляд у него был тяжел, непроницаем.— Нужно знать местные условия. Вы в наших краях бывали, знаете, какие у нас условия. Для начала возьмем корма,— сказал он.— Начнем с кормов...

— За нашего Сарсеке,— сказал Жаик, приглушающе поднимая свою стопку.— За ваше здоровье, Сарсеке.

— Во-первых, корма,— сказал Сарсен. Опрокинув стопку, он поддел на кончик ножа сероватый студенистый комок, поднес к сложенным в трубочку губам, с шумом вдохнул воздух — и Феликсу показалось, бабочка вспорхнула и пропала у него между губ.— Корма,— сказал он.— У нас тут сложные условия. Планы с каждым годом растут, обязательства увеличиваются, а корма?.. Люди за триста, за пятьсот километров скот пасут, по степи из конца в конец отары гоняют...

Жаик кивнул.

— А все почему?— сказал Сарсен.— Машины всю степь раздавили, колесами всю землю в пыль растерли... Когда летишь на самолете, сверху видно.

Феликсу и в самом деле вспомнились белые, тугие шнуры дорог, плывущие за стеклом иллюминатора — то скрещиваясь, то разбегаясь по всем направлениям.

— Он правильно говорит,— сказал Жаик,— Ты мне объясни, Феликс, в мою глупую голову не укладывается,—он согнутым пальцем постучал себя по виску.— Почему через поле, где пшеница растет, никто на тракторе не поедет, и по саду, где яблони цветут, какой-нибудь самосвал не пустят, а по степи, где скот пасется, каждый прёт на чем и куда хочет? Почему так?..

— Чабаны,— сказал Сарсен.— Старых чабанов, которые и степь, и пески, и каждый колодец знают, мало остаётся, а молодые парни в город едут, на учебу. Их никакие деньги не удержат...

Он говорил о кормах, о степи, о чабанах так, словно именно Феликс во всем был виноват... Но, несмотря на это, Феликсу — была минута — показалось, что прежнее надменно-непроницаемое выражение на лице Сарсена подтаяло и вот-вот уступит место чему-то другому... Но Сарсен тут же спохватился.

Барабаня пальцами по клеенке, на которой, сбоку от его тарелки, была сложена горка костей, он говорил, как и раньше, глядя не на Феликса, а куда-то мимо, лишь по касательной, на уровне уха, задевая его взглядом:

— Сложные вопросы. Государственные. Вот над чем думать надо, если ты за общее дело болеешь... Думать, а не доносы писать!.. Тем более, люди у нас такие, что себя не жалеют — для народа, для государства. Работают, трудятся... По всем показателям,— сказал Сарсен.— Передовой район, столько лет знамя держали... Мелкий человек,— сказал Сарсен.— Мелкий, мелкий человек... Два плюс три — он это знает, а больше ничего не знает. А мы тоже это знаем — два плюс три... И еще кое-что знаем!.. Ты если людям хочешь помочь — помоги. Помоги!— Он пристукнул по столу кулаком.— А если вредить хочешь — мы этого не позволим! Нет!..— Он стукнул покрепче, горка костей рассыпалась.

То, что Феликс теперь слышал, до такой степени совпадало с тем, о чем догадывался он еще в гостинице, узнав от Сергея об этой истории, что оставалось лишь дивиться собственной прозорливости... Феликс усмехнулся, слушая Сарсена. А башку ему здесь открутят, подумал он о Темирове. И запросто...

— А вас почему все это интересует?— перехватил Сарсен его усмешку и облизнул толстые губы.

Жаик тут же пододвинул ему пиалу с сурпой.

— Да нет,— проговорил он торопливо,— это его не интересует, у него совсем другие планы...— и призывно взглянул на Феликса.

— У меня другие планы,— выдавил из себя Феликс.

— А... Это хорошо,— сказал Сарсен. (Он в самом деле дурак или прикидывается?— подумал Феликс. Но Сарсен был непроницаем.) Вы лучше о чабанах напишите,— сказал он.— На отгон поезжайте, на отгон... Если надо, мы вам в редакции машину дадим. И у Жаке машина, он вам на день-другой уступит...

Жаик кивнул.

— А мы опубликуем, - сказал Сарсен.- Очерк. О чабанах...

— Я подумаю, - сказал Феликс.

Он и сам не заметил, как руки у него сжались в кулаки.

5