Нобелевский лауреат

Ванда вздохнула. Этот маленький человечек с «ладой» был ей крайне несимпатичен, но она не могла не согласиться, что проблема существует. Неожиданно для себя она вытерла ладонь о джинсы, как бы желая стереть влагу, которая осталась на руке после рукопожатия.

— Ладно, я сама с ними поговорю. К тому же им давно пора разойтись — только мешают осмотру местности. Если бы не они, мы бы уже давно покончили с осмотром.

«И убрались отсюда», — добавила она мысленно.

Мэр снова нерешительно улыбнулся, но на этот раз его улыбка выглядела менее искусственной. Ванде неожиданно пришло в голову, что он такой же безликий и блеклый, как труп потерпевшего, который уже увезла машина скорой помощи. Интересно, что это с ней происходит сегодня? Бессонница ли тому причиной, или она больна? А может, это книги так на нее повлияли?

Получается, что в этой стране каждый может быть Гертельсманом, потому что все на него похожи. Ну и денек!

Ванда оставила мэра, продолжавшего на что-то надеяться, и вернулась к машине с задержанными. Те по-прежнему сидели в той же позе, в какой она их оставила. Только парнишка поменьше был уже без наручников. Старший оставался в наручниках. Ванда бросила убийственный взгляд на полицейского, однако тот притворился, что не заметил этого.

«Какой же ты кретин», — подумала Ванда, но решила промолчать, дабы не навлечь на задержанных новые неприятности. Она знала Стоева как порядочного человека и очень честного полицейского. Но с течением времени Система меняет людей, и получается серьезный сбой. В последнее время она даже стала бояться за себя. Ее не страшило, что она может стать одной из тех, кому все равно, преступят ли они закон, но беспокоило, что может очерстветь. С одной стороны, для человека ее профессии это было жизненной необходимостью, с другой, могло незаметно изменить душу и сердце, а когда она заметит, будет уже поздно.

— Как тебя зовут? — спросила она парнишку.

— Янко.

— Выйди из машины, Янко, и давай немного поговорим.

Мальчишка подчинился. При солнечном свете он выглядел таким худым и грязным, словно ему пришлось зимовать в какой-то землянке, из которой он только что вылез.

— Угости сигареткой, — тут же попросил он. — Нет, лучше дай две — одну для меня, а одну для батко.

Ванда вообще не обратила на его просьбу внимания. Сигареты можно будет дать и потом.

— Ты ходишь в школу?

— Здесь нет школы.

— А раньше ходил?

— Не помню. Дай сигаретку, прошу тебя.

— А провода воруешь?

— Кто, я?! Да я еще маленький!

Парень врал с такой комичной убежденностью, что Ванде стало смешно.

— Даже когда вырастешь, не надо воровать. Во-первых, это очень опасно. Инспектор рассказывал мне, что кого-то из ваших ударило током там, наверху, и он сгорел заживо. Ты же не хочешь, чтобы с тобой произошло то же самое. А во-вторых, если тебя поймают, посадят в тюрьму, а оттуда не выходят. Ты меня понял?

— Я все понял. Дай сигаретку, очень тебя прошу.

— Я потом тебе дам, — пообещала Ванда. — Сейчас я хочу одного: ты пойдешь со мной и расскажешь им всем, о чем мы с тобой говорили раньше. Что вы поедете в полицию только для того, чтобы дать показания, и что там вам ничего плохого не сделают. Вы расскажете, где и когда точно вы обнаружили труп, там все запишут и отпустят вас, понятно? О другом расспрашивать не будут. Я тебе обещаю. Идем?

Мальчишка немного поколебался, но потом послушно побрел рядом с ней. Немного подумав, Ванда положила руку ему на плечо. Оно было таким маленьким и костлявым, что уместилось у нее в руке. Мальчишка вздрогнул и сделал движение, как бы собираясь вырваться, но не посмел. А может быть, ее неумелая попытка быть с ним приветливой, заставила его и впрямь почувствовать себя арестантом.

Что ж, ее можно простить, так как она и вправду не разбиралась в детской психике. Даже работа в Детской комнате не помогла. И все же, тот факт, что она, по крайней мере, сумела успокоить его, дорогого стоил.

Интересно, до каких пор это будет продолжаться? Они врали друг другу, и никто не верил другому. Но ложь приносила какое-то странное успокоение, рождала иллюзию, что все в порядке, а даже, если это не так, то не имеет значения.

Правда — совсем иное. Она может принести страданий больше, чем просто боль от затрещины.

Толпа немного утихла, но по-прежнему отказывалась разойтись, что вселяло беспокойство. Однако увидев Янко и Ванду, цыгане вновь загалдели. Ванда заставила себя не слушать их. Она было решила сказать им то же, что и мальчишке, но сейчас поняла, что они вообще не станут ее слушать. А ей не хотелось брать в руки мегафон, который услужливо протянул ей один из полицейских.

— Вон там моя мать, — указал мальчишка, и Ванда узнала женщину, которая недавно ей что-то крикнула — наверное, обругала.

— Пойди к ней и скажи то, что я тебе сказала. Что вас никто не станет бить, а просто снимут показания. Но после этого вернешься ко мне. Ясно?

— Ясно.

— Подожди! — Ванда вынула пачку сигарет и протянула ему. — Возьми себе и батко по сигарете, остальные оставь матери.

— Все? — Мальчишка с недоумением уставился на нее.

— Все. Давай, иди.