Нобелевский лауреат

Ванда повертелась возле шахматистов, порасспрашивала, не слыхал ли кто-нибудь что-то необычное в ту ночь, когда похитили Гертельсмана. Большинство из них узнали о случившемся из телевизионных новостей, но наперебой стремились поделиться с Вандой своими гипотезами. Ей даже пришлось довольно бесцеремонно оборвать некоторых, попросив точно отвечать на стандартные вопросы, хотя она отлично сознавала, что они все равно останутся без ответа. И все-таки надеялась что-то узнать, так как была уверена, что в теплую весеннюю ночь в парке кто-то мог что-нибудь видеть или слышать.

Обойдя фонтан, Ванда присела на скамейку. Она попыталась представить себе, что делал Гертельсман в ту ночь. Вот он открывает минибар, выбирает себе маленькую бутылочку виски, сует ее в карман и тихонько выходит из номера. Вряд ли у него была назначена с кем-то встреча, хотя теоретически такая возможность существовала. Наверное, ему просто хотелось немного побыть одному, посидеть в тишине и одиночестве. Ванда уже могла понять, почему он предпочел уединиться в парке вместо того, чтобы остаться в отеле. Швейцар видел, как Гертельсман завернул за угол гостиницы, и, поскольку парк был ближе всего, Ванда подумала, что нобелевский лауреат пришел именно сюда. В то время еще должны быть прохожие, хотя уже и не так много. Возможно, кто-то переходил улицу и с любопытством взглянул на немолодого мужчину, явно иностранца, который отважился выйти на прогулку по темному, несмотря на уличное освещение, ночному городу.

Наверное, он здесь сидел и о чем-то думал. Возможно, обдумывал план будущей книги или просто отдыхал после утомительного дня. Потом встал и куда-то направился, но далеко уйти не смог — за ним уже следили. Может быть, еще с того момента, когда он вышел из отеля. Знал ли он об этом? Почувствовал ли? Вероятно, бандиты были на машине, которую припарковали в какой-то боковой улочке, — разумеется, подальше от гостиницы и от парка. Значит, они чем-то привлекли его и заставили с ними пойти. Похитители не стали бы рисковать и тащить его силком, пусть даже и ночью. Мог ли Гертельсман закричать, и услышал ли его кто-нибудь?

Лицо Гертельсмана, черты которого Ванда уже успела подзабыть после того, как увидела его в новостях на экране телевизора, вновь четко всплыло в сознании. Сейчас она воспринимала его, скорее, как отпечаток на куске ткани. Черты лица были размыты, отчего выражение менялось в зависимости от того, под каким углом смотреть. Нет, он определенно не стал бы кричать при опасности. Из того немногого, что ей было о нем известно, Гертельсман относился скорее к тем, кто будет молчать до конца, — из ложной гордости или просто в силу безразличия к собственной судьбе.

«Есть и такие люди, — сказала себе Ванда. — Им плевать, что с ними может случиться. И это не потому, что они хладнокровны, просто им все надоело. И прежде всего, они сами».

После безуспешной попытки дочитать «Кровавый рассвет» до конца у Ванды сложилось мнение, что Гертельсман принадлежит к числу именно таких людей. Они не оставляют следов, потому что не хотят оставлять. Не пытаются понять смысл собственного существования, потому что уже давно его потеряли. Поэтому поиск таких личностей невероятно труден. А еще сложнее их найти.

Именно так и есть. Гертельсман просто не хочет, чтобы его нашли. Ведь не секрет, что иногда слава надоедает известным писателям, и они решают спрятаться. Но насколько же должна надоесть жизнь, что ты готов молчать в руках у похитителей, которые могут без колебания разорвать тебя на куски, кем бы ты ни был, а потом посылать их по почте близким, пока те не выполнят их требование. А может быть, он просто любит приключения, даже в этом возрасте, и воспринимает все случившееся как какой-то глупый роман, а похитителей считает очаровательными литературными героями, о которых он потом напишет?

Напишет?

В этот миг Ванда очень сомневалась, что Гертельсман еще когда-нибудь что-то напишет.

Только в одном она была уверена: Гертельсман жив. Но нити, которые могут отвести к нему, становятся все тоньше и тоньше. Более того, она их вообще уже не видела и не ощущала. Гертельсман потихоньку исчезал, растворялся, и Ванда ничего не могла сделать.

Она поднялась со скамейки и медленным шагом отправилась в офис издательницы. Уныние, которое охватывало ее в такие минуты, не только лишало способности соображать, но и сковывало все тело, не давая двигаться свободно. Отчаяние все больше овладевало ею, она чувствовала себя бесполезной. Вот уже второй день она пыталась что-то предпринять, но безрезультатно, стало только хуже, а время утекало сквозь пальцы.

«Может быть, я уже не гожусь для этой работы, — подумала она. — Скорее всего, шефы поступили правильно, когда перевели меня в Детскую педагогическую комнату. Но я из ложного честолюбия продолжаю сопротивляться и тем самым постепенно приду к самому большому провалу. Неужели это и вправду может случиться? Или, в конечном итоге, что-то произойдет и спасет меня?»