Ню

Закон за свою пятидесятилетнюю жизнь я нарушал дважды. Первый раз подростком, по глупости, по молодости. Не хочу об этом рассказывать, да и ни к чему. Давно это было, и у каждого из нас свои скелеты… А вот про второй раз – расскажу, потому что…

Есть такой закон в медицинской практике – нельзя, невозможно быть врачом близкого человека. Это – верно, потому, что принимать решения надо с холодной головой, а какая может быть холодная голова, когда плохо твоему ребенку или матери, или – любимой женщине… Поэтому отношения врач – пациент не должны переходить определенной границы. Не должны – и все. Если же это все-таки случилось – живые люди – ну, влюбились вы друг в друга безумно, то врачом его или ее вы быть уже не можете.

Просто. Но… А как понять, что – влюбился?

Есть симпатия, есть антипатия, есть – секс. С этим – все понятно. А если думаешь о человеке двадцать четыре, нет, двадцать пять часов в сутки. То есть – все время и еще чуть-чуть. Разговариваешь с ним мысленно, советы даешь, оберегаешь. Это влюбленность все еще или уже – любовь? И при чем тут секс, скажите на милость.

Если в ней сорок пять килограмм живого веса, и она первая в списке на пересадку легких. У нас вместо секса – кислород.

У кого бы спросить-то – люблю я ее или нет?

Впрочем, мне и так все понятно, и ответ не нужен.

Я останусь ее врачом – до самого конца…

Моя специальность торакальная хирургия. Она пришла ко мне впервые десять лет назад вместе с матерью. Прелестная восемнаддатилетняя девушка. Кистозный фиброз – только-только. Это очень поздно. Обычно болезнь проявляется много раньше – еще в детстве. И ребенок в ней растет, к ней привыкает и с этим – живет, пока… А у нее – в восемнадцать лет. И она вся внешне еще здоровая, смешливая и дурашливая. Ветер в голове. Школа – с медалью, умница, каких мало. Не повезло… В таких случаях не спрашивают, кто виноват, потому что… И что делать – тоже не спрашивают. Спрашивают, а можно ли – вообще – сделать что-то…

Тоненькая, гибкая, белокожая… Шарфик на ней был тогда. Шифоновый, яркий, то ли птички на нем, то ли – бабочки. Потому-то я и прозвал ее так – сначала – про себя – птичка-бабочка…

За десять лет много чего случилось. Хорошего ли, плохого, не знаю, как посмотреть. Но проросла она в меня, как дерево – всеми своими корнями. Прикосновениями, капризами, ласками – всем… Жизнь бы за нее…

Однажды я ей признался:

– Знаешь, Кать, а я ведь голову из-за тебя потерял…

А она… Сделала вид, что не слышала. Потому что мудрая она – и по-женски, и – вообще.