Нить Лекаря

В мой кабинет стремительно ворвался молодой офицер СС, когда я убирал в карман пиджака часы, и настоятельно просил немедля проехать с ним. Он представился Клаусом Зиббертом, адъютантом полковника Отто фон Шварца. Цель своего визита объяснил по-военному лаконично – у полковника беременна жена, у неё возникли какие-то серьёзные осложнения. Доктор же, наблюдающий её, а именно Гроссман, порекомендовал обратиться ко мне за помощью. Держался этот мальчик, как я его окрестил, с достоинством, чётко отчеканивая каждое произносимое слово. Затем он извинился за свою некомпетентность в медицинских вопросах, однако постарался ввести меня в курс дела так, как ему было велено. Не мешкая, я перепоручил своей помощнице Зине, прекрасному врачу и другу, всех пациентов, ожидавших приёма в коридоре. Закончив все необходимые срочные распоряжения, мы вышли на улицу, где нас ожидала чёрная машина с включенным мотором. Спустя несколько минут она мчалась по городу, клаксоном освобождая себе дорогу.

«Так вот чью жену наблюдал Вальтер Гроссман – думал я, – теперь понятно, почему он до последнего держал в секрете имя своей пациентки». Всплыли слова Шнайдера о наказе полковника. «Неужели дальновидность фон Шварца связана с личной выгодой? Если дело обстоит именно так, то он очень дорожит своей женой. Почему она тогда здесь, а не в Германии?» Вопросы! Всё, что я слышал о полковнике носило исключительно негативный характер: жесток, высокомерен, безжалостен, но умён и расчётлив, без видимых слабых мест. Похоже, истинный ариец имеет одно слабое место.

Я переключился на попутчика, который за нашу не очень долгую поездку не проронил ни слова. Сидел молча впереди, рядом с шофёром-солдатом, и напряжённо о чём-то размышлял. Скорее всего Зибберта беспокоила возложенная на него ответственность. Он прекрасно понимал, что от его расторопности в исполнении поручения, возможно, зависела не только собственная дальнейшая карьера, но и жизнь непосредственного начальника.

Глядя в затылок адъютанта, я просто читал эти мысли и понимал, насколько близко молодой офицер вхож в семью шефа. Клаус Зибберт искренне переживал за них. По-человечески, мне было приятно видеть такую заботу и трогательные отношения. Ибо отвечали самой сути человека – любить и помогать. Но сейчас шла война, и атмосфера враждебности, обозлённости, ненависти душила в молодости проявления прекрасных чувств. Ведь «этот мальчик» находился на чужой земле незваным, среди народа, который он считал «второсортным». Адъютант не задумывался о причинах такого положения вещей, не проявлял сердечность к незнакомым людям «ниже» него, поскольку даже простая лояльность расценивалась им как неподобающая слабость. Он – немец, представитель великой нации победителей, завоевателей. Он – истинный ариец, беспощадный к врагам третьего рейха. Клаус Зибберт вырос на таких идеях, был воспитан в духе превосходства германской нации над всеми остальными.

В такой слепой вере в миф, в иллюзию, созданную расчётливыми дельцами, ничего, кроме смерти и разрушения нет и быть не может. Поэтому инфицированный носитель подобной идеей, ставшей его плотью и кровью, уже обречён на гибель и забвение.

И я чётко увидел мёртвое лицо молодого офицера – здесь, в русской земле, оборвётся его жизненный путь. Безвестная могилка среди разлапистых елей, где царит сумрак, и солнечный свет с трудом пробивается до поверхности почвы, станет для него последним прибежищем. Больше не будет ярких красок, бурной игры фантазии света. Лишь бесшумно пролетит дятел, зашуршит среди лесного шума, пробираясь по коре ствола, поползень, или поднимут свою суматоху клёсты. Да разве что только звери будут навещать покойное место. Напрасно родные станут ждать его возвращения. Они будут оплакивать загубленную душу где-то на бескрайних просторах моей Родины, не прощающей преступлений. Таков безрадостный удел того, кто в мыслях и делах нёс разрушение, прежде всего, себе самому.

Что касается дельцов, несущих хаос в неокрепшее сознание, то они продолжат вербовать для своих планов новых последователей, отправляя их на верную смерть, а сами зарабатывать миллионы, так им необходимые для удержания сладостной, притягательной, манящей власти. Такое положение вещей будет до тех пор, пока люди не начнут жить сердцем и своим собственным разумом.

Мы подъехали к старой дворянской усадьбе, бывшей до войны музеем, а теперь разместившей в себе новых постояльцев. На лестнице нас уже ожидали, чтобы сопроводить в покои жены полковника. Медсестра объяснила, что начались роды. Вскоре я уже входил в комнату, готовый к операции. Там уже находились акушер, Вальтер Гроссман и две медсестры. Обеспокоенность моего коллеги была не напрасной, положение действительно было очень тяжёлым, но не безнадёжным. Главное сейчас – не терять драгоценное время…