Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

Женщины вернулись к столу, где уже успела задремать бабушка. Однако она тут же очнулась и спросила:

– Ну как, Павлина, вы с дочерьми живете?

– Старшую выдала нынче замуж, – скромно отвечала Полина, совсем ничем не напоминающая паву. – Ну, а у тебя, Лидия Павловна, где муж нынче?

– Директора возит.

– Хорошо вам!

– А что хорошего? С этим начальством никаких выходных: то рыбалка, то охота. Праздников не видим... И во сколько тебе, Полина, свадьба дочери обошлась?

– Заняла, да как... всего триста рублей ушло, а потом зять-то запил... так мне денег жалко, так и дочь жалко. С тоски поехала в отпуск. На могилку к маме, да к мужу хоть... Уехала зря я отсюда!

– Выпейте нашего вина, – налил всем Виктор Алексеевич, сам, однако, собравшийся покинуть женское застолье. – Мне пора его и переливать, бутыли помыть. Помоги мне, зять!

Тут Лидия Павловна, у которой муж возит директора, тоже стала жаловаться на судьбу:

– Вот, Полина, посмотри! Все мы Наташке покупаем, а ей мало! Совсем девка обнаглела: шубу просит в подарок, а уж сколько можно дарить! А? Полина, скажи!

Полина в ответ молча кивнула.

– Мы ж пальто зимнее ей справили, – продолжала Лидия Павловна, – не подходит. Говорит: тяжелое, мол, в нем упадешь – не встанешь. А зачем падать-то?! Правда, Полина?

Полина кивнула снова. Бабушка мирно дремала, уронив голову на руки. Надежда Михайловна решила взбодрить компанию:

– А давайте споем! Зять, иди к нам петь! У него голос есть! Зя-ять! Такой голос у него! Зя-ять, иди!

– Сейчас, детей надо с улицы загнать да уложить, – ответил он.

– Ну-ка, что она там нарисовала? – повела подруг в детскую Надежда Михайловна, где внучка уже перевела лицо в краски.

– Хорошо! – сказала Лидия Павловна.

– Она умница у нас! — добавила Надежда Михайловна и пальцем ткнула в портрет.

– Бабушка! Что ты делаешь! Размажешь! – закричала внучка.

– Все-все, уходим. Молодец ты! Как рисует, а? Полина?

– Рисует здорово, – ответила Лидия Павловна. – Вылитый Шурик! Вылитый!

– Зять, пошли петь! Дочь, затягивай! – стояла на своем Надежда Михайловна. Она разлила всем вина и завела свою любимую:

По дороге, по ровной, по тракту ли,

Все равно нам с тобой по пути!

Прокати нас, Петруша, на тракторе,

До околицы нас прокати...

Женщины подхватили песню, так что бабушка очнулась и прослезилась – то ли от выпитого, то ли от впечатления.

Когда песня кончилась, Надежда Михайловна значительно толкнула локтем свою дочь:

– А ты знаешь, что этот самый Петруша сейчас живет? Живой! По телевизору передавали. Вот какой человек! Его жгли, огнем пытали, а он живой.

– Да, в Омске, кажется, живет, – вставил информацию зять, проходя мимо с чистой двадцатилитровой бутылью.

– И вот я к нему поеду, как выйду на пенсию. Да, через два месяца поеду.

– Мама, да ты что? Как ты ему это объяснишь: свой приезд?

Виктор Алексеевич насмешливо обронил, проходя мимо с бутылями:

– Ему уже девяносто лет, твоему Петруше, он уже ничего не может.

– А мне ничего и не нужно, правда, Полина?

Полина не ответила, зато дочь Надежды Михайловны очень взволновалась:

– Мама, ну что ты задумала? Зачем ты поедешь?

– Поеду, скажу: “Я тебя люблю, тобой живу, твою песню всю жизнь пою!” Ведь это какой человек! Я поеду к нему обязательно!

– Мама, ну а папа-то что?

Виктор Алексеевич стал почему-то быстрее бегать с бутылями туда-сюда, занервничал, того и гляди уронит-разобьет двадцатилитровую посудину.

– Пусть едет, пу-усть, – говорил он каждый раз, когда пробегал мимо: то с грязной, то с чистой бутылью.

– Надя, ты чего?! – стала урезонивать подругу Лидия Павловна. – Мало выпила? Давай сходим в ресторан, я водки еще возьму. Добавим. И будет хорошо. Да ведь, Полина?

Полина сидела притихшая и смотрела на Надежду Михайловну неодобрительно. Дочь вообще испуганно ерзала и мужу повторяла:

– Ты не обращай внимания – выпила она лишнего.

– Вдивно выпила, – подтвердила бабушка.

– А я думаю: в кого у меня жена? – ответил он. – Вы знаете, Виктор Алексеевич, дочь ваша как поссорится со мной, так все к Окуджаве собирается ехать.

– Кто такой этот Окуджава?

– Давайте споем, – попыталась настроить веселье на прежнюю волну Лидия Павловна.

Но бабушка вдруг начала говорить:

– Вот и у меня. Надя, ты Федора помнишь – Матвеевских? Матвея Ивановича сына, да. Федор Матвеевич. Ох, он за мной ухлестывал – в девках я колды была, а потом мы поругалися чего-то, он уехал, меня сватать стали, тятенька неволил шибко, ну, со зла я за хозеина своего и вышла. Едем с венчанья, а Степанида прибегает: мол, Федька там ждет тебя. Пополотнела я, видать, вся, а хозеин видит, такое дело, лошадей в лес хозеин-от... да и заломал меня и нарушил, а я ривить: куда я такая-то Феденьке нужна...

Старушка прослезилась воспоминаниям:

– Шибко любел меня хозеин-от! Сарство ему небесное! Потом, колды его во враги народа записали, Федя приходил ино... Я не пустила уж. А потом и выписали хозеина из врагов. Даже и гумага есть: он выписан из врагов...

Выпили за покойничка, такого находчивого, выпили еще и за любовь, и тут Лидия Павловна, вздохнув, призналась: