Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

Так, в придаточном предложении, прозвучало, ЧТО волнует больше всего — рифма, поэзия, творчество. Но! Есть одно большое НО! Размышлениями о рифме не дает заняться та же ПОШЛОСТЬ, которая очень напориста, часами диктует, как сменить прическу.

Игра на понижение не дает играть на повышение!

Тут я вспомнила, что привезла Тане свои картины, и стала их доставать. Она же подарила мне свои книги и три пары прекрасной обуви («Прислали друзья, но размер не подошел»). Еще мы с нею пообедали — Танечка пожарила курицу.

— Я не мастерица готовить что-то особенное.

— А я и вовсе с бытом не справляюсь!

— О, Нина, дай Бог всем так не справляться!

— Таня, у меня бывают депрессии, и тогда я не стираю, но потом — правда — чищу желчный пузырь, и тоска отступает…

…Уже после смерти Тани, мне сказал один москвич:

— Советское время убивало тело, а сказано: бойтесь тех, кто душу может убить. Капитализм душу убивает…

— Нет! Не согласна!!! Советская власть душу растлевала ого-го как! Ведь когда расстреливали-пытали, кто это делал? Люди советские это делали — расстреливали-пытали!  Сколько душ полетело в тартарары!!!

…О том, что мертвую Танечку нашли, когда пузырек из-под таблеток был пуст, а на запястье у нее был надрез, мне позвонили из Израиля… Но точно там тоже не знали: сердце не выдержало травли или она перебрала дозу снотворного.

И я сразу вспомнила, как 1 августа 2002 года она проводила меня до метро и сказала:  «Нина, как хорошо мы провели день! А ведь я так вас боялась».

Таня еще вверху махала мне рукой, а я уже бросилась к Улицкой, чтобы сказать ей, как плакала, когда читала у нее про то, как в ванне героиня приходила в себя… А Люся поднималась мне навстречу в такой глубокой задумчивости, зачем я ей помешала! Затем, что Таня сказала: боялась меня! Меня!!! С ума сойти можно! Я-то думала, что уж меня бояться нельзя… Значит, я должна измениться, должна так себя вести, чтоб уж всем было ясно, что бояться меня не нужно.

Как трогательно Таня писала мне в электронных письмах: мужайтесь, правда на нашей стороне. И подписывалась: Бек с препятствиями. О, знала бы она, КАКОЕ препятствие встанет на ее жизненном пути!!!

Мы переписывались всего два с половиной года. Но поскольку электронная почта нынче дает возможность общаться мгновенно (иногда — три раза за день!), то и дружба по переписке может быть гораздо интенсивнее. На что в ХХ веке уходило десятилетие, в ХХI — свершается за год… У меня такое впечатление, что мы продружили всю жизнь.

Но уже не придут от нее посылки с журналами, книгами, какими-то красивыми ручками-карандашами.

Однажды вдруг Таня стала просить: «Нина, мне очень нужно, чтоб вы написали картину, где есть ворона». «Нина! Можно ворону зимнюю, можно ворону летнюю. Мне это важно, я потом объясню, в чем дело». Теперь никогда уже не объяснит! Ворон я, конечно, сразу ей послала с оказией (и зимнюю, и летнюю), а еще —  портрет Танечки с вороной на плече. Потом Таня опубликовала его в «Экслибрисе».

И вскоре — зимой — она поскользнулась — случился перелом ноги «имени Лужкова»  (так она написала), и я уже пожалела, что этих ворон согласилась написать… но поздно.

Вдруг Танечка написала про накатившую депрессию, а я… предложила свое коронное средство — ее сосватать. Таня сразу и категорически отказалась. «Замуж я не хочу, но еще не теряю надежды, что в моей жизни случится большая романтическая любовь, пусть даже и без ответа. Может, к цыгану». Я подумала: если шутит, то все обойдется…

Не обошлось.

Остались мне сапожки от Танечки, остались всем нам ее прекрасные стихи! Но никогда она не уже не будет «хорошей старухой», как собиралась! Ни-ког-да…

«Но весною… Когда соловей…

Но едва лишь кусты на могиле…

Я, не слыша гордыни своей

Так хочу, чтобы просто любили».

— Стихи Тани стали еще значительнее (Я).

— Смерть дописывает все стихи (Слава). (Вячеслав Букур — писатель, муж Нины Горлановой. — ред.).

«Я булыжник швырну в лимузин,

проезжающий мимо бомжа…»

Да, когда вместо партбилета стал доллар, как часто хочется перечитать эти Танечкины строки.

Таня мне недавно приснилась, но во сне она — мужчина рыцарского облика и берет уроки фехтования возле блочной пятиэтажки. И я во сне думаю: вот и хорошо, что можешь постоять за себя теперь, Танечка! (Надеюсь, что так.)

Отец Тани сказал однажды о непорядочном поступке знакомого: «Много не заработает, а некролог испортит». Таня некролог не испортила, но мы тоже должны кое-что сделать, чтоб свои некрологи не испортить.

Во-первых, нужно назвать все своими словами: Таня погибла «за вашу и нашу свободу» (как написала Наташа Горбаневская, выйдя в 68-м на Красную площадь — тогда она протестовала против ввода наших войск в Чехословакию).

Во-вторых, нужно хотя бы мемориальную доску открыть. И цветы туда носить.

Как писал Георгий Иванов: поэтами часто рождаются, но редко кто умрет поэтом… Ну вот — Таня умерла так, борясь за свободу… Но какая боль нам всем от этого!