Нина Горланова в Журнальном зале 2007-2011

Клара смотрела на покупателей по привычке — как на разновидность детей. Главное — увлечь и повести! Креатив прямо-таки бил упругим фонтаном и превращался в приятно шуршащий ручеек. Но у Клары не хватало пальцев на руках, чтоб учитывать расходы:

— Новая партия обуви, зарплата, налоги, аренда, выплаты по кредиту, пожарные, санврачи и так далее — накопить на путевки не получается...

— Обуть обутого очень трудно! — кивали братья. — Это раньше покупали все и пели: “Хорошо тому живется, у кого одна нога, — вдвое меньше обувь рвется...”

В Турцию за обувью она вырвалась только один раз — турки вдруг сами добежали до Москвы, расселись по офисам и стали манить горячим глазом: ханум, не ходи к нам туда, ходи сюда, заказывай!

— Анкара — столица у нас. А Стамбул — то же самое, что у вас Петербург, — ласкает слух Кларе один молодой турок, похожий на Аполлона.

Но россияне — опять вдруг — метнулись к китайской обуви, впрочем, как и весь земной шар. Раньше они старались купить прочную дорогую обувь на много лет, вот над этим и суетились в районе Стамбула. А теперь важнее — очень модная и очень дешевая обувь от сынов Поднебесной.

Белокаменная отпала и вместе с ней горячие турецкие взгляды, которые изредка нужны в жизни.

“Обувая, я не делаю людей добрее или умнее”, — думала Клара. А в детсаду она миллион сказок сочинила, когда кто-то не хотел перейти с бейсболки на осеннюю шапку или плохо ел суп. Дети в ее группе лет с четырех понимали уже, что в каждой сказке должны быть противники главного героя. Ждут-ждут, когда же будет страшное, подсказывают: “А в это время Карабас Барабас подслушал и украл все”… Все дети Проппы. Но важнее другое: победа над страшным! Они учились вместе спасаться к концу каждой сказки. Дети становились храбрее и щедрее, а Клара — терпеливее (ее травила одна шизофреничка-родительница, писавшая на нее доносы на девяти страницах школьной тетради, да и сама заведующая через день произносила: “У меня лисий воротник пахнет прогорклым жиром. Неужели кто из нашего коллектива мне его мажет?”).

Борюн и Генюся в это время обсуждали, куда бы уехать, чтобы не столкнуться с чудотворной иконой.

— Давай к тете Варе, там точно не попадем под исцеление.

— Клару предупредим из такси.

От одной этой мысли, что не будет этого часа на площади, ноги еще больше подкосились.

Тут прошли тучей люди с электрички, и эта туча разразилась осадками в виде мятых бумажек и монет. Братья очнулись и наспех запели:

Четвертые сутки пылают станицы,

Потеет дождями донская земля...

Не падайте духом, поручик Голицын,

Корнет Оболенский, налейте вина!

— А может, на дачу? — спросил Борюн.

— А если ночью заморозки? Все-таки к теть-Варе.

Тетя Варя была дома. Она ответила им по мобильнику, как всегда, криком:

— Зоря, Зоря, не лезь, видишь — я отвечаю… Да приезжайте, уж давно пора!

Братья купили в киоске две жестянки чаю с важной надписью “Граф Грэй рекомендует”. Таксисты все были давно родные — они рвали братьев друг у друга и снижали цены.

В эту минуту подъехал Спиридоныч, который гордился своим старообрядческим отчеством. В этом было что-то надежное, хотя машина у него старая и бренчит иногда, словно говоря: “Болит у меня где-то в районе сердца”.

Зато он часто подвозит Генюсю и Борюна, несмотря на то что их дом виден с привокзалки.

На всякий случай Спиридоныч сделал лицо безразличным, когда услышал:

— На каком расстоянии от города заканчиваются чудотворные лучи от Почаевской? А вдруг до теть-Вари долетят? Говорил я тебе, толмил я тебе: лучше на дачу!

Вдруг машина заглохла.

— А вот и приехали. С зажиганием какая-то шняга непонятная.

Генюся приоткрыл дверцу: самолеты все время по касательной влево скользили к аэродрому в надежде прикорнуть после длительного перелета. А один, вытянув алюминиевую шею, поднялся и начал мучительно выгребать против ветра.

— Пора и нам грести, — сказал Борюн. — Попробуем голосовать.

“Тачка” какой-то деталью жалобно тенькнула: простите, православные, что-то я сильно того — прихворнула.

Спиридоныч помог им по частям выбраться из салона. Разминаясь, ковыляли по обочине взад-вперед и голосовали.

Непонятные птицы тут залетали, разноцветные, прокашливаясь, как будто хотели запеть хорал.

Скрюченных братьев никто не брал. Они ковыляли дальше. Замерзли. Попрыгали.

И вдруг побежали, торопясь, из города.

...........................................................................

— А почему мы бежим? — остановился и спросил Борюн.

Генюся молча показал дрожащим пальцем на ноги.

Спиридоныч махал им и разевал рот. Через миг ветер на блюдечке принес его слова:

— Заработало зажигание! Сюда! Сюда!

Когда они приблизились, услышали бодрый репортаж по “Авторадио”:

— В эти волнующие минуты машина с Почаевской чудотворной иконой въезжает в наш город. Взволнованные трудящиеся, то есть, простите, православные встречают ее цветами, поклонами и слезами радости! Вот один отбросил костыли…

Позвонила Клара:

— Вы где? Что-то я волнуюсь.

— Поздняк метаться, — плывущим голосом ответил Борюн.