– Немцы, чехи – северные народы. А грузины – горячий южный народ, – ответила Муза.
– Да и наши погорячиться умеют. Вот книги Данелии уже успели уценить… Прости, тут полка книжная упала. Жена зовет меня.
“Наверное, жена его пинает эти книжные полки, чтоб падали”, – подумала Муза и улыбнулась слабой средневековой улыбкой.
* * *
Журнальный зал | Континент, 2009 N139 | Нина ГОРЛАНОВА
Нина ГОРЛАНОВА — родилась в Пермской области. Закончила Филологический факультет Пермского государственного университета. Автор (в соавторстве с Вячеславом Букуром) “Романа воспитания”, повестей “Учитель иврита”, “Тургенев — сын Ахматовой”, “Лидия и другие” и др. Печаталась в журналах “Звезда”, “Знамя”, “Новый мир”, “Октябрь”. В 1996 г. вошла в shortlist претендентов на Букеровскую премию. Постоянный автор “Континента”. Живет в Перми.
Нина ГОРЛАНОВА
Поднебесных
Поднебо — прозвище Юрия Поднебесных.
Но иногда я сокращала его фамилию иначе: Под-бесных (несмотря на его длинные мохнатые брови, как у китайского святого). Это когда шутки его далеко заходили.
Вот приносит участковый милиционер повестку. Юрий уже и рот открыл — матерное слово почти вылетело, но он зубами его успел зацепить — и обратно. Взял на руки милиционера, как маленького ребенка, и понес, хотя тот и ногами дрыгал, и словами тоже. Поднебо отнес его в участок и сразу ушел, оставив после себя медленно остывающую лаву восклицаний, гримас, вздрагиваний...
Это было еще в восьмидесятых — участковый пришел, потому что донесли про нетрудовые доходы. Якобы он продает много картин и скульптур без оформления должного...
— До смерти мне их жалко — доносчиков, — вздыхал Поднебо. — Какой у них ад в душе все время, черти да черви, — и хмурил свои брови, как у китайского святого. — Подозреваю я одного человека — ну, напишу его портрет с куриной пленкой на глазах!
Познакомил нас в Москве мой друг Королев. Он нес к Поднебесных икону на реставрацию, мне стало интересно — зашли вместе. В глаза бросились прялки, сундуки, ветряк в виде парохода (вырезан из железа), цыганская маленькая гитара, как миниатюрная женщина... Наконец я — горловой Урал — стала громко удивляться на точеные черные фигуры в искусственном снегу:
— Пушкин с флюсом из снега — так по-человечески! Даже до слез...
— Это не сам Пушкин, а — его скульптура в снегу — масскульт победил, и никто не ухаживает за памятниками, снег на них сам скульптуры лепит уже...
В пейзажах у Поднебесных тоже снег, но не сугробами, а отдельные падающие снежинки, очень крупные.
Дома у него кажутся такими легкими на картине, словно они даже время от времени подрыгивают, а всё — из-за падающего крупного снега такое волшебное впечатление.
И мясо он запекал огромными кусками!
— Ешьте, Нина — у вас зеленые подглазники! Тут ко мне из посольств приходили, купили две работы. Послицы любят мои картины. Поэтому я едва живой сегодня...
Словно он даже любил эти слова: “до смерти”, “умираю”, “едва живой”, “ад” и т. п. Чаще всего я слышала это про дела скульптурные:
— Если чувствую, что умираю, — значит, хорошо поработал. А если не умираю, — плохо поработал.
Кстати, один раз я сама видела, как он продавал картину: сказал ей “Прощай!”, поцеловал и отдает послице. А она говорит с акцентом:
— Замая хорошая...
Как всегда, спрашивала я о детстве: велика ли была семья, боялся ли родителей.
Боялся он... руки деда!
Да, именно так — боялся руки деда. Мама его — удмуртка, и, когда ее отцу отрезали руку в больнице (после аварии), то по обычаю эту отрезанную руку засолили и повесили на чердаке, чтобы потом похоронить вместе с телом. Поднебо боялся ходить на чердак до самого окончания школы.
Мне хотелось узнать побольше, но он расческой делал волны по слою сырого гипса, соскальзывал и ругался:
— Осы в бороду! Куда? Но нужно пещрить. Борьба не на жизнь, а на смерть...
Топорообразным ручищам нелегко давались мелкие движения. Но он рвался из животной стадии, снова и снова пещрил тут и там... На картинах часами выписывал отдельные снежинки. До тех пор, пока не спросит:
— Ударяет в грудную кость?
— Ударяет.
Что говорить: каждая его картина — толчок в сердце.
Когда он приехал в Пермь в гости, у нас как раз свет отключили за неуплату. Не печатали же меня — время советское. Вечером мы зажгли свечи. Поднебо повторял:
— Ну и что — свечи. Пушкин всю дорогу при свечах писал.
Но утром рано он взял с пианино нашу долговую платежку и быстро сбегал — заплатил.
— Видел сосну, похожую на крыло птицы.
И сел рисовать сосну. Гениальный рисовальщик, но... мог сделать две левых руки. Каждая жилка бьется, но обе левые. “Левитан тоже не умел руки рисовать”, — говорил печальным голосом. Но тут же снова взбодрился:
— Какие у вас деревья! Одно кричит: меня на выставку, я идеальное! Другое дерево — пьяница, почти упало...
В Пермской галерее, возле наших деревянных Спасов, только крестился: мол, грешно относить сие к искусству.