Нил Сорский

Верность друзей и слуг, как известно, проверяется в беде. Все, кто оказал великому князю поддержку в годы династической войны, были им вознаграждены. Во всяком случае, те, кого мы видим в ближайшем окружении Василия II после 1447 года, появились там не случайно. Игумен Трифон был поставлен в 1448 году архимандритом кремлевского Преображенского монастыря в Москве (именно он венчал 4 июня 1452 года сына Василия Темного Ивана с княжной Марией Борисовной Тверской), ферапонтовский игумен Мартиниан стал в 1447 году настоятелем Троице-Сергиева монастыря и духовником великого князя. Летописи сообщают, что весть из Новгорода о гибели Шемяки привез подьячий Василий Беда, — «а оттоле бысть диак»[90]. Позднее он стал доверенным лицом князя, составителем его завещания. Возможно, что среди верных великому князю людей, бывших вместе с ним в изгнании, находился и Андрей Майко. Не случайно именно в 1453–1455 годах он впервые поставил свою подпись под грамотой Василия II.

Страшный суд

Яко несть в смерти поминаяй Тебе, во аде же кто исповестся Тебе.

(Пс. 6, 6)

Мы не погрешим против истины, если скажем, что Нил Сорский родился накануне Страшного суда, хотя звучит это парадоксально. Сегодня мы знаем, что тогда, в конце XV столетия, Апокалипсис не состоялся, но современники Нила осознавали время, в которое им довелось жить, как канун Конца света. Согласно ряду авторитетных пророчеств, известных по богословской литературе, он ожидался на исходе седьмой тысячи лет от Сотворения мира: 7000-й год исполнялся в 1492 году от Рождества Христова. Все пророчества не абсолютны. Отцы Церкви предупреждали, что времена и сроки знает только Господь, сотворивший мир. Однако приметы времени говорили сами за себя, и напряжение в обществе возрастало.

О том, насколько это ожидание прочно коренилось в умах людей, красноречиво свидетельствует такой факт: 1 сентября 1477 года великая княгиня Мария Ярославна вместе со своим дьяком Андреем Майко послала в Кирилло-Белозерский монастырь огромную по тем временам сумму — 495 рублей. «Стоимость же рубля того времени видна из того, что большая волость Буй-город с деревнями стоила полтораста рублей; двенадцать деревень со всеми угодьями в Звенигородском уезде — 200 рублей»; «две деревни с пустошью, и с лесом, и с рыбною ловлею, в Белозерском уезде — 15 рублей»; «лучший конь в седле — 6 рублей, лучший конь княжеский — 10»[91]. Деньги предназначались на помин души старца Пафнутия Боровского, великого князя Василия Темного и всех членов великокняжеской семьи сроком на 15 лет. «Все деньги, таким образом, должны были быть истрачены к 1492 г., — заметил А. И. Алексеев. — Это распоряжение великой княгини выглядит разительным контрастом по сравнению с практикой поминального ряда в XVI столетии, когда за сумму такого порядка предусматривалось поминание „ввек, доколе мир вселенная стоит“»[92].

Проводя много времени на церковных службах, внимательный отрок подолгу рассматривал фрески и иконы. На стене Благовещенского собора Феофан Грек написал Апокалипсис. Эта картина близкого Конца так поразила современников, что о ней сохранились отзывы даже в частной переписке: русский писатель-монах Епифаний Пре-мудрый рассказал о фреске Феофана в послании к Кириллу, игумену тверского Афанасьевского монастыря. Сколько бы раз потом ни перестраивался Благовещенский собор, эту композицию неизменно повторяли в его росписи.