Нил Сорский

Московский список «Одигитрии» сильно пострадал во время пожара 1482 года, уцелела только доска. В том же году художник Дионисий возобновил святыню, полностью сохранив ее иконографию и композицию[64]. В это время Нил уже жил на Соре. В детстве же ему посчастливилось видеть цареградский образ в его первозданном виде. Икона написана на широкой почти квадратной доске. На ней фронтально представлен поясной образ Богоматери с Младенцем, сидящим на Ее левой руке. Лик Марии слегка повернут к Сыну. Правой рукой Христос благословляет, а в левой держит свиток, поставленный на колено. Особенностью иконы являются крупные полуфигуры поклоняющихся архангелов Гавриила и Михаила, написанные в верхних углах. Почти белый фон иконы придает образам бесплотную легкость, удивительную чистоту и нежную созерцательность[65]. Московский образ «Одигитрии», как и его цареградский прототип, освящал самые торжественные и важные события, связанные с правящей династией. Так, например, 8 апреля 1498 года, в Вербное воскресенье, икона сопровождала крестный ход, в котором принимали участие великий князь Иван III и его недавно коронованный внук Дмитрий Иванович. Это событие увековечено на шитой пелене, заказанной княгиней Еленой Волошанкой по случаю коронации ее сына[66]. Возможно, процессия следовала из храма в великокняжеский дворец. Исследователи пелены заметили, что при перенесении иконы были соблюдены все особенности древнего византийского чина: «Ее бородатый носильщик (видимо, диакон. — Е. Р.), одетый в длинную красно-коричневую тунику, так же простирает руки в обе стороны. Икона закреплена на треугольном древке; центральный вертикальный штырь, очевидно, вставлен в ремень, который крест-накрест опоясывает грудь носильщика. Другие участники процессии несут два широких полукруглых опахала или хоругви и два ромбовидных опахала поменьше, а также дюжину разноцветных длинных ветвей…»[67] Их число, скорее всего, не было случайным, поскольку именно 12 ветвей сопровождали икону Одигитрии в монастырь Пантократора[68].

В Благовещенском соборе Кремля находилась еще одна Богородичная икона, связанная с Константинополем. Она была привезена митрополитом Пименом в 1381 или 1388 году и получила название Пименовской. В Москве образ почитался чудотворным, существовал обычай посещать с ним дома горожан, «иже от веры мнози желаху тогда видети в дому своем образ той Богоматери». Летописная запись за 1404–1407 годы повествует о том, как московский купец Тютрюм упросил соборных священников принести святой образ в его дом и отслужить перед ним молебен[69]. Во время службы «миро шло от главы Ее». Возможно, свидетелем таких чудесных посещений случалось быть и отроку Нилу.

Храмы, иконы и фрески, дошедшие до нас с тех далеких времен, свидетельствуют о высоте духовной культуры, формировавшей русских святых. Однако в каком обществе им доводилось жить? «Нужно сказать, что расцвет русской святости и искусства контрастировал с тягостной действительностью не только в плане государственном, но подчас и в плане церковном», — точно заметил Л. А. Успенский[70].

Год 1425-й, в который закончилось правление великого князя Василия Дмитриевича, был своеобразным рубежом, отделившим одну эпоху от другой. К концу 1420-х годов друг за другом завершили свое земное поприще ученики преподобного Сергия Радонежского, создавшие множество монастырей в городах и в лесной глуши. Они были создателями Святой Руси. Монастыри, основанные в начале XV столетия, к середине века еще не утратили того духа подвижничества и горячей веры, который вдохнули в них святые основатели. В это время в любой обители можно было встретить преподобных среди монастырской братии. Однако Святая Русь — это понятие исключительно духовное. Само человеческое общество продолжало жить по законам греха, мало меняясь к лучшему. И этот полярный контраст двух миров простым, незатейливым образом, и даже ненамеренно, показан в Житии малоизвестного северного святого — Иродиона Илоезерского. Там есть один примечательный эпизод. Подвижник построил себе келью на берегу озера Ило для уединенной молитвы. Но этот же берег облюбовали для своих развлечений жители села, находившегося за озером. В праздничные дни они приплывали сюда на лодках целыми семьями, пели, плясали, прыгали через костры, пили и сквернословили. Святой Иродион, хорошо слышавший через стены своего жилища происходившее на берегу, продолжал возносить свои молитвы, а мир вокруг был поразительно глух и равнодушен к обитателю кельи.