Она подошла и взяла в руки одну из фигурок — медный ушастый слоник, спину которого покрывала парчовая накидка, расшитая стекляшками. Судя по ценнику, за него просили сто двадцать два евро. Катрин чувствовала себя будто очутившейся в настоящей сокровищнице. Тем удивительней был контраст улицы, грязного подъезда — и всего того, что она увидела за незапертой дверью. Любой мог зайти с улицы и беспрепятственно вынести отсюда весь товар. Катрин подловила себя на желании случайно уронить этого столь приглянувшегося ей слоника себе в сумку, тем более что камер под потолком не было видно. Но она сдержалась и вернула его на место, между слоном побольше и треугольной чашей из зеленого стекла, полной странных черных шариков, похожих на ягоды, но скользких и мягких на ощупь.
— Есть здесь кто? — произнесла Катрин вполголоса. Ей не слишком-то и хотелось, чтобы кто-то откликнулся и нарушил ее идиллию. Никто не отозвался, а рисунок на обоях начал искажаться. Ромбы вытянулись, закручиваясь в спирали, их выцветший багрянец потемнел и приобрел кровавый оттенок. Кипарисово-лимонные запахи исчезли, перебитые затхлым плесневелым амбре.
— Нет, они и это чудесное место испортят, — пробормотала Катрин, сама не понимая, кто эти абстрактные «они».
Она открыла дверь в другую комнату, оказавшуюся рабочим кабинетом. Там за письменным столом, сидел, скрестив руки на груди, молодой человек приятной наружности. Его отсутствующий взгляд был направлен в стену, он даже не заметил, что Катрин вошла. Ей даже сначала подумалось, что она нашла покойника, но тот шевельнул пальцами.
Катрин подошла к нему и щелкнула пальцами прямо у того над ухом. Человек выпучил глаза и так подскочил, что ударился коленкой о столешницу и взвыл от боли.
— Э… Здравствуйте? — сказала Катрин. — Я по поводу кошек…
«Уважаемый Стефан,
Я поняла, что в вашем произведении каждый чих что-то символизирует, но как вы себе представляете эту постановку? После каждой реплики на сцену будет выходить толкователь, и объяснять зрителям, что значит тапок, да что значит катание по полу? Я работаю в театре двадцать пять лет, и если я с ходу не сообразила, о чем речь в вашей пьесе, то зритель тем более ничего не поймет.
Дам вам несколько советов на будущее.
Во-первых, избавьтесь от женоненавистничества. Женщины вовсе не делятся на стерв и подстилок, как вы их представляете в пьесе.
Во-вторых, будьте проще. Вас окружают простые люди, с которыми надо говорить простым языком, если вы хотите, чтобы вас поняли.
В-третьих, научитесь вежливости. Я не оставила без внимания ваш саркастический тон и больше не хочу иметь с вами дела. Надеюсь, вы примете мой совет к сведению, иначе закончите жизнь в нищете и без друзей.
В-четвертых, оставьте драматургию. Это не ваше.
— Бред, бред, какой бред, — сказал Стефан своему уставшему отражению в зеркале. — Все вокруг поехавшие, один ты нормальный.
Он выдавил на ладонь немного прозрачного геля из синей бутыли, обклеенной настоящими ракушками, и принялся умываться. Прикосновение мятной пены к лицу обычно освежало его и помогало окончательно проснуться, но сегодня тяжесть никак не хотела выветриваться из головы. В качестве крайней меры Стефан сунул голову под кран целиком, но и это не помогло.
Следующая бутылка на полке хранила в себе пену для бритья с восхитительнейшим с точки зрения ее обладателя ароматом, который этим утром показался ему назойливым и раздражающим. Стефан машинально сделал несколько движений бритвой по подбородку, прежде чем взглянуть на себя в зеркало. За его спиной стоял бледный мужик без единого предмета одежды.
Рука дрогнула, и снежная пена обагрилась. Стефан резко обернулся, занеся бритву для удара, хотя как оружие она ни капли не годилась, ведь резала только тогда, когда от нее это меньше всего требовалось. Никого.