Николай Рерих

И все больше привлекает художника мир противоположный, восточный, без которого так же немыслима для него старая Русь, как без варяжских гостей.

Восток обозначился для художника с детства, с журналов «Вокруг света» и «Природа и люди», с рассказов петербургских профессоров о кочевых племенах, об их своеобразной культуре, сочетающей утонченность и первобытность. Восток обозначился в книгах путешествий, в географических картах огромной Азии, где рядом лежат великие пустыни и великие горы, где песок засыпает покинутые города.

Восток был — труды философов, ученых-индологов, популярные стихи о Будде Сакия-Муни, которые читал на вступительных экзаменах каждый гимназист, мечтающий попасть в школу Художественного театра.

«По горам, среди ущелий темных,
Где ревел осенний ураган,
Шла в лесу толпа бродяг бездомных
К водам Ганга из далеких стран».

Восток — это петербургский врач Бадмаев, прибывший с Тибета (на самом деле — бурят, уроженец русского Забайкалья), излечивающий хронических больных уколами и настоями целебных трав. Восток — это строки древней «Бхагавдгиты»: «Знай, что то, которым проникнуто все сущее, — неразрушимо. Никто не может привести к разрушению то Единое, незыблемое. Преходящи лишь формы этого Воплощенного, который вечен, неразрушим и необъятен. Поэтому — сражайся». Это книга стихов Рабиндраната Тагора, которую приносит Елена Ивановна на Мойку из магазина на Невском:

«Тот самый поток жизни, что течет день и ночь в моих жилах, течет во вселенной и танцует размеренный танец». «Не пой, не славословь, не перебирай четок! Кому поклоняешься ты в этом уединенном темном углу храма, двери которого закрыты? Открой глаза — и ты узришь, что твоего бога нет перед тобой!

Он там, где пахарь взрывает жесткую землю и каменщик дробит камень. Он с ними под зноем и ливнем, и одежды его пыльны. Сбрось твой священный плащ и, подобно ему, иди к ним!»

Тема связи Руси с Востоком звучала в беседах со Стасовым, так вдохновенно сближавшим русские былины и индийский эпос. В «Князе Игоре» Бородина, в «Шехеразаде» Римского-Корсакова возникали образы, рожденные не в тесной Европе, но на огромных просторах степей и пустынь. Рерих изучает орнамент не только славянский, но и татарский, не только византийско-русскую иконопись, но персидские миниатюры. Его, как Стасова, волнуют проблемы влияния Востока на Русь, и живым проводником этого влияния видит он времена чингисхановы.

Для Пушкина «татарское нашествие — печальное и великое зрелище».

Народная память сохранила только печальное — эпитеты «поганый», «злой» сопровождают завоевателей. Былины, песни о полоне запечатлели образы насильников, унизивших Русь, на столетия отбросившие назад ее культуру. Неопровержимы археологические свидетельства: пожары, истребившие русские поселения, скелеты со следами сабельных ударов, рухнувшие стены киевской Десятинной церкви, под которыми погибли чающие спасения, скелетики двух девочек, которые влезли от испуга в печь, обнялись и сгорели в пламени, охватившем стольный город.

Для художника соприкосновение Руси с татаро-монголами есть только великое зрелище:

«Из татарщины, как из эпохи ненавистной, время истребило целые страницы прекрасных и тонких украшений Востока, которые внесли на Русь монголы.

О татарщине остались воспоминания, только как о каких-то мрачных погромах. Забывается, что таинственная колыбель Азии вскормила этих диковинных людей и повила их богатыми дарами Китая, Тибета, всего Индостана. В блеске татарских мечей Русь вновь слушала сказку о чудесах, которые когда-то знали хитрые арабские гости Великого пути в греки.

Кроме установленной всеми учебниками может быть иная точка зрения на сущность татар. Вспоминая их презрение к побежденному, к не сумевшему отстоять себя, не покажутся ли символическими многие поступки кочевников? Пир на телах русских князей, высокомерие к вестникам и устрашающие казни взятых в плен? Разве князья своей разъединенностью, взаимными обидами и наговорами или позорным смирением не давали татарам лучших поводов к высокомерию? Если татары, наконец, научили князей упорству, стойкости и объединенности, то они же оставили им татарские признаки власти — шапки и пояса, и внесли в обиход Руси сокровища ковров, вышивок и всяких украшений. Не замечая, взяли татары древнейшие культуры Азии и так же невольно, полные презрения ко всему побежденному, разнесли их по русской равнине».

Как прежде — влияние Скандинавии, так теперь художник преувеличивает влияние татар на славянство: «древнейшие культуры Азии» проникали на Русь, но «в блеске татарских мечей» русские не столько слушали сказки о чудесах, сколько отстаивали свое право на жизнь и самостоятельность.

Право это выразил сам Рерих: «Русь усыпана курганами, потому что Русь — боролась».