Николай Некрасов

Письма Некрасова, написанные в этом году, в основном посвящены работе: он сообщает корреспондентам журнальные новости, торгуется с авторами, просит немного подождать с гонораром или, наоборот, обещает прислать деньги вперед, чтобы заполучить полезного сотрудника; сетует на лень или забывчивость приятелей, убеждает их прислать что-нибудь новое; уверяет Никитенко, что очередной присланный ему материал «совершенно невинен в цензурном отношении», и пр. Стараясь сохранять шутливый тон в письмах друзьям, Некрасов периодически жалуется им (например, приятелю Огарева Николаю Михайловичу Сатину) на тяжелую судьбу: «Я всё по-прежнему то работаю, то валяюсь по дивану в изнеможении и молчании, — плохо приходится! В декабре меня просто работа замучила и довела до отчаяния — насилу отдышался…»

Практически весь год Некрасов провел в Петербурге (только на короткий срок ездил по делам в Москву) — о поездках в Грешнево пришлось надолго забыть. И всё же, несмотря на трудности, журнальная работа продвигалась успешно, и его жалобы — это сетования человека, занятого тяжелым, но любимым делом. По-настоящему неприятной стороной такой жизни Некрасов поделился с Тургеневым, отношения с которым, видимо, стали в это время несколько отличаться от отношений с другими единомышленниками: «А о себе скажу, что похвалы, которыми обременили Вы мои последние стихи в письме к Белинскому, нагнали на меня страшную тоску — я с каждым днем одуреваю более, реже и реже вспоминаю о том, что мне следует писать стихи, и таковых уже давно не пишу. Мне это подчас и больно, да делать нечего. Но, за исключением сего, живу изрядно, хотя работы много и поводов злиться еще больше — однако ж привык, и ничего».

Стихов Некрасов действительно пишет мало и еще меньше публикует. С этого времени начинается тянущийся практически до 1854 года период поэтического бесплодия: в 1847 году он пишет всего пять стихотворений, за весь 1848-й — три, не считая стихотворения «Вчерашний день, часу в шестом…», традиционно относимого к этому времени, но на деле неизвестно когда написанного; 1849-м не датировано ни одно стихотворение Некрасова. Среди этих немногих произведений — новая вариация на тему «падшей женщины»: «Еду ли ночью по улице темной…». Здесь отброшен и «преждевременный» пафос освобождения проститутки, фальшиво звучащее в устах лирического героя «прощение» ее за «преступления», в которых она виновна не перед ним, как было в стихотворении «Когда из мрака заблужденья…». Исчезает прочь позиция заведомого морального превосходства, граничащего с самолюбованием, с которой герой предыдущего стихотворения на ту же тему призывал падшую женщину стать «хозяйкой полною» в его доме. Вместо этого — признание своей вины за ее участь и позорного бессилия ей помочь, бесполезные и неопределенные проклятия и глубокая и столь же бессильная жалость, с помощью которой не будет спасен «друг беззащитный, больной и бездомный». Жалость и злоба не способны защитить ее от болезни, смерти и презрения, от «имени страшного», которым назовут ее «все без изъятья». Эти чувства усиливаются потрясающей петербургской картиной, резко контрастной, где доминирует холод и где свет не может победить мглу:

Помнишь ли день, как, больной и голодный,
Я унывал, выбивался из сил?
В комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему.

По дерзости и искренности стихотворение тоже не имело себе равных, ведь его лирический герой фактически признавался, что довел неназванную женщину до проституции. Жалость и бесстрашие в осознании собственной вины делают его нравственным защитником падшей женщины перед всеми, кто ее лицемерно презирает.