Николай II

Матильда Феликсовна, безусловно, знала себе цену, при необходимости напоминала о том, с кем еще не столь давно она была близка. Более того, влиянием балерины пользовался и ее престарелый отец. Во время бенефиса Кшесинской, в начале 1900 года, когда великий князь Сергей Михайлович устроил угощение с шампанским, ее отец потребовал от лакеев, «чтоб они откладывали бутылки и отнесли к нему». Кто-то указал ему на недопустимость подобного поведения. И услышал в ответ:

«„Я буду жаловаться высшей театральной администрации“. — „Директору театра?“ — „Нет, не директору, не министру, а государю-императору“.

Таким образом, — скептически комментировал случившееся А. С. Суворин, — высшая театральная администрация — государь».

Суворин, увы, не ошибался. Вскоре его слова подтвердил новый театральный скандал. Участвуя в спектакле «Камарго», Кшесинская отказалась надеть фижмы (маленькие плетеные корзиночки, прикреплявшиеся к наряду с двух боков, чтобы немного приподнять юбку), полагавшиеся к ее костюму. За самовольное изменение костюма директор Императорских театров князь С. М. Волконский наложил на балерину незначительный (50-рублевый) штраф, не соответствовавший, как полагала сама прима Мариинского театра, ее жалованью и положению. Она восприняла случившееся как оскорбление и обратилась к государю с просьбой снять штраф. Уже на следующий день он был отменен. Князь Волконский после случившегося подал в отставку, хотя, по словам Кшесинской, его независимое положение и престиж не пострадали. Пострадал престиж государя. Скандал с фижмами — пустяковый по любым меркам — перерос в дело государственной важности. Через министра двора барона В. Б. Фредерикса он приказал исполнить просьбу своей бывшей возлюбленной, «и когда Фредерикс возразил, что в таком случае положение всякого директора театров сделается невозможным», сказал ему: «Я этого желаю и не желаю, чтобы со мною об этом больше разговаривали».

Итак, право было там, где хотел его видеть император. Его распоряжения не подлежали обсуждению и должны были беспрекословно исполняться. Такое самодержавие вызывало беспокойство даже у тех, кто либеральной общественностью воспринимался в качестве «охранителей».

«Юный царь все более и более получает презрение к органам своей собственной власти и начинает верить в благотворную силу своего самодержавия, проявляя его спорадически, без предварительного обсуждения, без связи с общим ходом дел, — с беспокойством отмечал государственный секретарь А. А. Половцов. — Страшно сказать, но под впечатлением напечатанной на днях Шильдером книги начинает чувствоваться что-то, похожее на Павловское время». Для думающего человека уже на заре XX века было ясно, что такой строй порочен в своей основе, что необходимы изменения. Какие? На это ясного ответа не находили.

«Самодержавие куда лучше парламентаризма, ибо при парламентаризме управляют люди, а при самодержавии — Бог. И притом Бог невидимый, а точно ощущаемый, — ерничал А. С. Суворин. — Никого не видать, а всем тяжко и всякому может быть напакощено выше всякой меры и при всяком случае. Государь учится только у Бога и только с Богом советуется, но так как Бог невидим, то он советуется со всяким встречным, со своей супругой, со своей матерью, со своим желудком, со всей своей природой, и все это принимает за Божье указание. А указания министров даже выше Божиих, ибо они, заботясь о себе, заботятся о государстве и о династии. Нет ничего лучше самодержавия, ибо оно воспитывает целый улей праздных и ни для чего не нужных людей, которые находят себе дело. Эти люди из привилегированных сословий, и самая существенная часть привилегии их заключается именно в том, чтоб, ничего не имея в голове, быть головою над многими. Каждый из нас, работающих под этим режимом, не может быть неиспорченным, ибо только в редкие минуты можно быть искренним. Чувствуешь под собой сто пудов лишних против того столба воздуха, который стоит надо всяким. Нет, не будет! Все это старо».

Приведенные слова принадлежат тому, кого в последнее время монархически настроенные почитатели «России, которую мы потеряли», справедливо называют «телохранителем» той самой России![63] Если такой умный и проницательный человек, как Суворин, критиковал самодержавие Николая II, то что же говорить о противниках существовавшего тогда строя. Впрочем, Суворин критиковал не самодержавие, а методы «самодержавствования». История с Кшесинской и стала иллюстрацией этих методов.