Ничего святого

Боль скребла моё сердце, словно сырная тёрка, каждый день выскребая всё новые и новые воспоминания о моём счастливом и беззаботном детстве на Ленинском. Я вспоминал, как мы с бабушкой ходили в Нескучный сад, как гуляли по центру города, как ходили в театры, как она рассказывала мне о древнегреческих богах и героях, о римском сенате и гладиаторах, о Карфагене и гуннах, как она читала мне книги и учила читать меня самого. Каждое воспоминание, порою давно забытое, возникало в моём сознании внезапно: когда я шёл в школу, сидел на занятиях, мыл руки или завязывал шнурки, – тысяча обыденных вещей внезапно обретала смысл, когда я вспоминал, что любое моё действие, любой шаг пронизан теплотой сердца бабушки. Эти воспоминания всякий раз тоской отдавались в сердце от осознания того, что таких моментов не случится более никогда, и вместе с тем они согревали душу, поскольку напоминали мне о самом светлом, что было в моей жизни.

Время шло, и, несмотря на всю горечь утраты, я начал понемногу успокаиваться и приходить в себя. Поначалу я думал о бабушке непрерывно, затем научился сосредотачиваться на чём-то другом, потом вспоминал о бабушке в минуты, когда становилось грустно и одиноко (то есть довольно часто), а затем её образ возникал передо мной в те моменты, когда в голове не было никаких мыслей. Несмотря на то, что она умерла, через несколько недель я принял это необратимое обстоятельство, – она всё равно продолжала незримо сопровождать меня и присутствовать в моей жизни, словно ангел-хранитель. И от этого присутствия мне было тепло и спокойно, осознание того факта, что бабушка осталась в моём сердце, помогало мне смириться с утратой и глушило в нём боль.

Но никакая боль не длится вечно, и даже это начало постепенно сходить на нет.

Девятого мая 2006 года я поехал на Поклонную гору, – в начале дня мы с Филиппом и Женей Симоновым поздравляли ветеранов с Победой и благодарили их за мир, в котором мы живём, потом ребята уехали, а я остался слушать концерт, – в тот день на Поклонке играла группа «Отпетые мошенники» и пела популярная в то время певица Юлия Савичева, которая не так уж давно скрипела из каждого телевизора и радиоточки, а теперь о её существовании вспоминают лишь самые преданные поклонники, которые по совместительству являются её близкими. Но вечер не обошёлся и без главного героя Поклонной горы – великого эстрадного певца Олега Газманова, которому уже тогда давно было пора уйти на покой, но, судя по всему, он ещё долго будет радовать россиян своим раскатистым голосом.

Как настоящий патриот я не мог держать в себе любовь к Родине и потому купил у какой-то девушки российский флаг, видимо, в честь праздника, пускай над Рейхстагом и водрузили другое знамя, да и было это не девятого мая. А в целом – какая разница? Было бы странно, если бы в почитании подвига советского народа мы стремились к немецкой педантичности, в точности соблюдая даты. День Победы – это наиболее актуальное подтверждение могущества нашей страны, он роднит всех патриотов, вне зависимости от их убеждений и точки зрения, этот день позволяет почувствовать себя частью чего-то значительного и светлого, – ведь, если Гитлер был воплощением зла, победить его могло только добро, не так ли?

Для подтверждения силы своих светлых патриотических чувств я шёл, размахивая триколором во все стороны, пока случайно не задел древком по шлему какого-то омоновца. Он выхватил у меня флаг и сломал древко об коленку.

– Что вы делаете? – возмутился я.

– Держи, – ответил он, протягивая мне флаг с отломанным древком.

– Да как вы смеете?

– Покалечишь ещё кого, – сказал омоновец.

– Это частная собственность! – не унимался я.

– Иди давай, – он легонько толкнул меня в плечо.

Я вспыхнул и бросил флаг ему прямо в лицо.

– Да и подавитесь им!

Омоновец лишь пожал плечами, а я пошёл к сцене.

Внутри клокотало недовольство и чувство проколотого патриотизма. Когда я проник на площадь, переполненную людьми, половина которых толкалась локтями, пытаясь пробиться к сцене, патриотизм несколько отступил, но стоило на сцену выйти Юлии Савичевой, комуфляжные штаны которой так по-военному прочно сидели на крепких бёдрах, я ощутил патриотизм совершенно иного рода: тот патриотизм, который мужчина может ощущать по отношению к женщине.

Ну а когда на сцену вышел лучший друг всех офицеров, я ощутил какое-то новое чувство, – словно я был не я, не Василий Скуратов, но русский, россиянин, гражданин Великой страны. Василий Скуратов сам по себе не имел никакого значения, но чувство принадлежности к этой великой, могущественной державе давало мне чувство спокойной гордости и наполняло мой дух верой в себя и любовью ко всем вокруг – таким же русским людям, как и я. Коллективная и бессознательная свобода сияла в нас, заставляя в унисон звучать сердца.

Когда концерт закончился, и я уже шёл в сторону станции метро Кутузовская (метро Парк Победы, было, как всегда, закрыто в День Победы), мне позвонила мама.

– Ты где? – спросила она.