Ничего, кроме личного

На следующий же день она поехала к элеватору. Но не к проходной, а в сторону холмов, с которых элеватор просматривался как на ладони. Она долго крутилась по разбитым дорогам, пока не нашла удачную обзорную площадку, позволяющую увидеть весь элеватор целиком. Зрелище взволновало ее. Колонны элеватора напоминали что-то греческое или римское, короче, величественное. Как будто ее муж, Антон, взял в аренду Афинский храм, реставрировал и модернизировал его, а потом засыпал туда зерно. И теперь он служит не разным там Зевсам и Посейдонам, а людям. И в первую очередь им, Петуховым.

Лена пересчитала колонны. Их было четное число, и они прекрасно делились на четыре. В этом жена директора увидела хороший знак.

Лена неотрывно смотрела на элеватор, потом закрывала глаза, проверяя себя, насколько промышленный объект отпечатался в ее зрительной памяти. Добившись нужного результата, Лена поехала домой.

Отныне перед сном она занималась тем, что называется визуализацией мечты. Лежа на спине, вытянувшись в ниточку, Лена изгоняла все суетные мысли и вызывала образ элеватора. Он тут же являлся, греко-римский красавец с колоннами, набитыми зерном. Теперь Лене оставалось лишь отрезать от него четверть и отодвинуть к себе. Сначала не получалось. Как только она начинала невидимым ножом отрезать кусок элеватора, вся картинка крошилась и распадалась. Но Лена не сдавалась. Через месяц упорных тренировок элеватор уже резался, но не отодвигался. Он просто зиял дырой разреза. Лена поднажала. Перед сном перестала пить кефир, только травяной чай, привезенный ей паломниками с самого Тибета. И вот отрезанную горбушку элеватора удалось слега сдвинуть, не разрушив целостной картины.

Дальше дело пошло легче. Сформировалась привычка: стоило Лене лечь на спину, как перед ее мысленным взором вставал элеватор. Раз – четверть колонн отделяется от остальной конструкции. Два – отрезанный фрагмент сдвигается в сторону. И вот в один прекрасный день, точнее, ночь, Лена добилась желаемого. Четверть элеватора не просто отделилась, но поехала легко, как вагонетка по рельсам, в сторону, где Лена увидела стоящих дружным кагалом семью Петуховых. Все! Мечта визуализировалась. Теперь жизнь должна втиснуться в заготовленную ей форму. Иных вариантов Лена не рассматривала.

Лена лежала, смотрела в потолок и ее переполняло осознание величественности момента. Рядом похрапывал ничего не подозревающий Антон. Засыпая, Лена успела подумать, что всегда так: он дрыхнет, пока она кует счастье.

Эта ночь не прошла бесследно.

Уверенность Лены в том, что четверть элеватора станет их семейным капиталом, как заразная болезнь начала атаковать здоровый организм Антона. Никаких серьезных и обстоятельных разговоров на эту тему Лена не вела. Боже упаси! Она же не дурочка, а опытная психологиня с буддийским уклоном. Не вчера посетила Тибет, знает, что серьезные разговоры атакуют сознание, которое человек более-менее контролирует. Антон найдет способы выставить блокпосты. Может и сорваться, наорать, чтобы она не лезла не в свои дела. Разумнее выбрать тактику мелких, ползучих разговоров, как бы ни о чем, которые обходят защиту с тыла и проникают в подсознание, которое беззащитно.

– Иди завтракать.

– Ешьте без меня, я уже убегаю. Дел по горло.

– Ты так стараешься, как будто не четверть, а весь элеватор твоим будет, – и ласковый поцелуй на дорожку. Только идиот в такой ситуации окоротит жену.

Покупая тортик, Лена разрезала его со словами:

– Четвертушка папе, он заслужил.

– Мне много, я столько не съем.

– Потом доешь. – И решительный взмах ножа. Тортик в понимании Лены символизировал элеватор.

Даже на оппозиционные фильмы, где изобличались шикарные машины и виллы российских чиновников, Лена реагировала весьма своеобразно:

– Совсем обнаглели! Вот мы, казалось бы, реальный бизнес, зерно и все такое. Четверть у нас. Целая четверть! А разве мы можем себе такое позволить! Совсем страх потеряли.

Быть занудой, и объяснять, что еще никакой четверти нет, и что, возможно, вообще не будет, не хотелось. Она же не об этом, а исключительно о своей гражданской позиции.

Вода камень точит. Лена, конечно, не вода, но и Антон не камень.

Постепенно Антон заразился верой в то, что Тихон Ерофеевич отпишет ему двадцать пять процентов собственности. Как бабочка вылупляется из куколки, так и его надежда, сначала смутная и зыбкая, постепенно переросла в уверенность, что так оно будет.

Однажды, отчитывая бригадира за халатность, Антон сказал:

– Что же ты с моим добром делаешь? Не свое, так и не жалко. – И прикусил язык.

Никогда прежде он не ощущал себя собственником элеватора, понимая фиктивность документов. И вдруг где-то внутри произошел сдвиг. Отложенная Леной личинка превратилась в кокон надежд, из которого вырвалась бабочка желаний. Назад эту бабочку было уже не загнать.