Ни кола ни двора

Кстати, а кто такая чертова мать? Наверное, Лилит, которая рожала демонов.

Я была рыбкой из золотого аквариума, и вот меня взяли и выпустили в открытое море, или спустили в унитаз, не знаю даже, как будет вернее.

От этого я ощущала себя странно, но — не плохо. Точно не плохо. Мое гулкое сердце давало мне ответ — хорошо, хоть и страшно.

Мы петляли в лабиринте хрущевок, шли дворами, то и дело мне попадались старые машины, злые пьяницы и игручие дети, все здесь жило и дышало. В мусорном контейнере рылся дед, он радовался выуженным бутылкам. Мамаша кричала на маленькую девочку в неожиданных для сентября красных варежках, какой-то парень специально въезжал на велике в лужи.

Все проносилось мимо, как будто я ехала в поезде.

Толик в своих трениках, синий от наколок и кашляющий, был здесь как дома, он быстро стал естественной частью пейзажа, моим Вергилием.

Я чувствовала себя чужой и странной, птицей редкой породы, а ему было комфортно в Вишневогорске, хотя его настоящий дом находился очень далеко отсюда.

— Толик, — сказала я. — Вы же меня не бросите наедине с чем-то ужасным?

— Не, — сказал он. — Я ж все понимаю, ты че. Ща только немножко посидишь, подождешь меня, и потом не брошу уже.

— Но вы же ненадолго?

— Не, — сказал он. — Бабла бы достать, и все. Я просто тебя туда брать не хочу, у меня там мутный знакомый, слышишь?

Небо казалось все тяжелее и тяжелее, облака набухли, как вата, смоченная в воде. Я была уверена, что дождь разразится в самый неподходящий момент.

Господи, подумала я, где я сейчас нахожусь?

Наконец, мы вышли к какой-то другой дороге, чуть более гладкой, чуть более оживленной. За ней был, кажется, рынок, рыночный комплекс — длинные, серо-белые павильоны с синими крышами, простые и понятные надписи: мясо, рыба, овощи, одеждаобувь. Именно так, "одеждаобувь", почему-то в одно слово. Кто-то пририсовал на белой стене оранжевую букву "н" и получилось даже "нодеждаобувь". Рядом была серая с красной крышей автомастерская с пристройкой сбоку, над которой висела фотография шины на красном фоне — автозапчасти.

Дальше я увидела Дом Культуры (вот именно так и очень гордо), а за ним — скудные и мрачные очертания кладбища.

Вот и центр местного мироздания.

Толик оставил меня во дворе, сказал:

— Скоро буду.

Я ему верила, но все равно дрожала, как осиновый лист, от нервов. Я даже не понимала, чего именно боюсь.

Толик пошел через дорогу, не глядя ни вправо, ни влево, покоцанная "девятка" проскочила сантиметрах в десяти от него, но Толик не обратил на это внимания.

Господи, подумала я, если его собьет машина, я останусь тут навсегда.

Стоп, Рита, тебе восемнадцать лет, уж папе-то ты позвонить сможешь.

Потеряв Толика из виду, я принялась изучать обстановку.

Сначала я долго смотрела себе под ноги. Бензиновые лужи, такие радужно-мутные, грязные колеса старых тачек (как минимум у двух из восьми машин они были спущены), путешествовал от лавки, на которой я сидела, к двери подъезда белый пакет, заглатывал побольше воздуха и взлетал, словно его тянуло к небу, в высоту, но сил не хватало никак.

Листья на земле лежали уже золотистые, здесь осень казалась ближе и ощутимее. Куда-то носил усиливающийся ветер обертки от шоколадок. Стояли у подъезда, со стороны мусоропровода, батареи мучительно-зеленых бутылок. Какой изумрудный цвет, подумала я, это красиво. На двери с замком, запирающей конец (и итог) мусоропровода, была надпись "твой дом".

А на изголовье моей скамейки красовалось сообщение для некоей Анны, краткое и емкое "Аня, шмара, вешайся".

На зеленой двери поъезда домофона не было, зато в достатке оказалось объявлений. Я встала, неловко, будто впервые в жизни, прошлась, шатаясь, как пьяная.

"Куплю телевизора". Именно так, и никак иначе, с таким окончанием. И пять пальчиков-бумажек с телефоном.

"Пропала собака: рост 44 см, рыжая, шрам на ухе, одно стоит, другое нет". И все это детским, рваным от отчаяния почерком.

"Евроремонт". Те же пять пальчиков-бумажек, под номерами телефона симпатичные вензеля, которые, должно быть, по задумке, гарантировали отличный вкус руководства компании.

"Антиквариат беру дорого".

"Иконы".

"Молоко козье".

Молоко козье меня даже заинтересовало, я его любила.

Вокруг бродило множество котов самых разных расцветок, они были быстрые и дикие, очень ловкие. Один молодой рыжий котик при мне даже принялся карабраться по водостоку, правда, быстро оттуда съехал, когда жирный голубь проявил бдительность и покинул подоконник.

Под окнами, на черном язычке асфальта перед домом, стояли отрезанные донышки бутылок, лежали в них макароны, размякшие сухарики кошачьего корма, куриные лапки и тому подобные чуточку отвратные вещи.

Я боялась пойти по этому тонкому черному язычку, боялась наступить на что-нибудь мерзкое, или что мне на голову упадет кирпич, но в то же время мне было интересно заглянуть в окна первого этажа. Все зарешеченные, они манили меня своей тайной. Наконец, я решилась.