Незримая жизнь Адди Ларю

Она догоняет Генри уже на выходе, когда он открывает дверь и ступает на тротуар.

– Прости, – бормочет он, – мне нужно было на воздух.

Но дело явно не в этом. Генри шагает вперед.

– Поговори со мной, – нервничает Адди.

Он замедляет шаг.

– Я просто хотел, чтобы ты мне сказала.

– Сказала что?

– Что уже видела этот фильм.

– Но ты-то не видел! – возражает Адди. – А я с удовольствием бы посмотрела еще раз. Я люблю смотреть кино по второму кругу.

– А я нет! – огрызается Генри и тут же словно сдувается, качая головой. – Прости, прости. Дело не в тебе. – Он запускает пальцы в волосы, поворачивается к Адди и смотрит на нее. Во тьме блестят зеленые глаза. – У тебя хоть раз возникало ощущение, что твое время на исходе?

Адди моргает, возвращаясь на триста лет назад. И вот она уже снова стоит на коленях в чаще, шаря руками по поросшей мхом земле, а позади гудят церковные колокола.

– Я не об обычном течении времени, – говорит Генри. – Я о том, что иногда оно ускользает так быстро, что ты пытаешься поймать его и удержать, но оно лишь продолжает утекать сквозь пальцы. С каждой секундой остается все меньше времени и все меньше воздуха. Порой, когда сидишь неподвижно, вспомнишь об этом, а подумав как следует, начинаешь задыхаться. В такие моменты мне срочно нужно встать и пройтись.

Он нервно обнимает себя, впиваясь пальцами в бока.

Адди давным-давно не испытывала ничего похожего, но она помнит это ощущение, помнит тот страх, такой тяжелый, что мог бы ее раздавить.

Моргнешь – и полжизни как не бывало.

Не хочу умирать так же, как жила!

Родиться и лечь в землю на одном и том же пятачке.

Адди берет его за руку.

– Пойдем, – говорит она и тянет Генри на улицу. – Нам пора.

– Куда? – спрашивает он, но Адди только вцепляется в него крепче.

– Поищем что-нибудь новенькое.

IV

29 июля 1724

Париж

Реми Лоран – это смех, заключенный в человеческую оболочку, что выплескивается из него на каждом шагу.

Они идут бок о бок по Монмартру, и Реми то и дело приподнимает треуголку на голове Адди, треплет ее за воротник, обнимает за плечи и наклоняется ближе, словно желает нашептать непристойный секрет. Реми нравится участвовать в ее спектакле, а Адди наслаждается тем, что может с кем-то разделить свой обман.

– Тома, ты просто болван! – громко восклицает он, когда они проходят мимо кучки мужчин. – Прохвост ты, Тома! – хохочет он, завидев у входа в переулок пару женщин – по сути, еще девочек, со щеками, разукрашенными румянами, и завернутых в рваные кружева.

Те охотно откликаются на призыв.

– Тома! – дразнящим сладким эхом кричат шлюхи. – Давай повеселимся, Тома. Мы любим прохвостов!

Адди и Реми взбираются по бесконечным ступеням Сакре-Кер. Почти на самой вершине он бросает пальто на лестницу, жестом приглашая Адди присесть.

Они делят угощение и принимаются за еду. Адди разглядывает своего странного спутника. Он полная противоположность Люку во всех отношениях. Волосы его похожи на отполированную до блеска золотую корону, глаза голубые, как летнее небо, но дело даже не в этом, а в манере держаться: в охотной улыбке, открытом смехе, живой энергетике юности. Если Люк – воплощение пугающей тьмы, то Реми – полуденное сияние. И если последний не так красив, то лишь потому, что он человек.

Он настоящий.

Реми замечает, как она таращится на него, и смеется.

– Ты нарочно меня рассматриваешь? Должен сказать, у тебя прекрасно вышло скопировать парижского юношу.

Адди оглядывает себя – она сидит в свободной позе, лениво обхватив рукой колено.

– Однако, – добавляет Реми, – ты слишком хорошенькая, даже в темноте.

Он придвигается ближе и берет ее за руку.

– А как тебя на самом деле зовут? – спрашивает он.

О, как же ей хочется ответить! Она пробует назвать себя, решив, что, возможно, хотя бы раз имя сорвется с губ, но после «А» голос обрывается, и Адди произносит:

– Анна.

– Анна, – вторит Реми, убирая выбившуюся прядь ей за ухо, – тебе подходит.

Долгие годы Адди будет примерять на себя разные имена, и всякий раз ей станут твердить эти слова, покуда она наконец не начнет задумываться, важно ли имя для человека. Сама идея теряет смысл, когда произнесенное множество раз слово распадается бессмысленными слогами и звуками. Эту затасканную фразу она будет считать доказательством того, что имена на самом деле ничего не значат, как бы ни хотелось ей услышать и произнести свое собственное.

– Скажи, Анна, – говорит Реми, – кто ты?

И она рассказывает. Или по крайней мере пытается – вываливает на него историю своего странного и необычного путешествия, а потом, когда понимает, что ни слова не дошло до сознания Реми, начинает сначала, но на сей раз выдает более приглаженную версию правды, более человеческую.

История Анны – бледное подобие истории Аделины.

Девочка хочет избежать женской участи. Отрекается от прежней жизни, бросает все, что когда-либо у нее было, сбегает в город одинокая, зато свободная.

– Невероятно, – бормочет Реми, – ты просто взяла и ушла?