Незримая жизнь Адди Ларю

Адди долго плещется в душе, пока не остывает вода, потом сушит волосы и трижды делает прическу – всякий раз разную. Она забирается на кухонный островок и принимается подбрасывать в воздух хлопья и ловить их ртом. Настенные часы отсчитывают минуты: 10.13, 10.14. Адди стонет. Ей нельзя встречаться с Генри до пяти часов вечера, а время, похоже, с каждой секундой течет все медленнее, лишая рассудка.

Давным-давно ей не приходилось так скучать, сходить с ума от бездействия, и только к обеду Адди понимает, что испытывает совершенно другое чувство: она нервничает.

К чему нервничать? Это слово, как и слово «завтра», обозначает то, что еще не произошло. Оно принадлежит будущему, а у нее до сих пор было только настоящее.

Адди не привыкла нервничать.

Когда ты постоянно одна, на это нет причин, ведь любую неловкую ситуацию стирает закрытая дверь или мгновение разлуки, и каждая встреча знаменует новое начало. Все с чистого листа.

На часах 11.00, и Адди решает, что больше не в силах оставаться в доме. Она подбирает несколько упавших хлопьев, приводит помещение в прежний вид и выходит на улицы Бруклина.

Позднее утро. Адди порхает из одного модного магазина в другой, подбирая новый образ, потому что на сей раз старый не годится. Она уже была в нем раньше.

Раньше – еще одно слово, утратившее значение.

Адди выбирает светлые джинсы, черные шелковые балетки и блузку с глубоким декольте. Поверх блузки она натягивает куртку, хотя та не очень подходит. Просто Адди не может с ней расстаться. В отличие от кольца куртка обратно не вернется.

В отделе косметики Адди позволяет преисполненной энтузиазмом девице усадить себя на стул и целый час обрабатывать различными хайлайтерами, лайнерами, тенями. Лицо в зеркале выглядит красивым, но чужим. Теплые карие глаза Адди из-за дымчатых теней приобретают холодный оттенок, а кожа становится слишком гладкой. Все семь веснушек надежно скрыты матовой основой.

Далеким эхом слышится голос Люка:

Я бы предпочел, чтоб облака заслонили звезды…

Адди отсылает девицу за коралловой губной помадой и, когда та уходит, стирает облака.

Каким-то образом ей удалось протянуть до 16.00, и вот она стоит у букинистического, трепеща от надежды и страха. И тогда Адди заставляет себя обходить кругами квартал, считать камни в брусчатке, учить наизусть расположение магазинов, пока не наступает 16.45. Больше сил терпеть нет.

Четыре узких ступеньки. Одна открытая дверь.

Единственный удушающий страх.

Что, если?

Что, если они слишком долго пробыли по отдельности?

Что, если трещины затянулись, проклятье снова обрело силу?

Если это была просто случайность, жестокая шутка?

Что, если… что, если… что, если…

Вдохнув поглубже, Адди открывает дверь и входит. Но Генри нигде не видно: вместо него за стойкой кто-то другой.

Девушка. В прошлый раз она сидела, поджав ноги, в кожаном кресле. Окликнула Генри, когда тот выбежал за Адди на тротуар. На этот раз, прислонившись к кассе, она листает большую книгу с глянцевыми фотографиями.

Девушка – настоящее произведение искусства, поразительно хороша собой, темную кожу окутывает серебристый свитер, спущенный с одного плеча. Услышав звон колокольчика, она поднимает взгляд.

– Могу чем-то помочь?

До головокружения разрываясь между страхом и необходимостью, Адди отвечает не сразу.

– Надеюсь… Я ищу Генри.

Девица молча таращится на нее, и тут где-то позади слышится знакомый голос:

– Беа, тебе не кажется, что это…

Из-за угла, поправляя на ходу рубашку, появляется Генри. При виде Адди он умолкает. На мгновение, даже долю мгновения, ей кажется, что все кончено. Он забыл ее, она снова одна, и тонкие чары, сотканные недавно, развеялись.

Но Генри улыбается и говорит:

– Ты рано.

У Адди кружится голова от света, воздуха и надежды.

– Извини, – немного задыхаясь, отвечает она.

– Ничего. Вижу, ты познакомилась с Беатрис. Беа, это Адди.

Ей так нравится, как Генри произносит ее имя. Люк обычно использовал его как оружие, ей мерещился нож, скользящий по коже, а в устах Генри оно переливается колокольчиком, легким, ярким и прекрасным. Оно все еще звенит в воздухе.

Адди, Адди, Адди!

– Дежавю, – бормочет Беа, качая головой. – Бывало у вас такое, что видите человека впервые, но кажется, что встречались раньше?

– Да, – прячет улыбку Адди.

– Томика я покормил, – сообщает Генри, надевая пальто. – И не распрыскивай больше кошачью мяту в секции ужасов.

Беа покорно поднимает руки, браслеты звенят.

Генри с застенчивой улыбкой поворачивается к Адди.

– Готова?

Они уже на полпути к выходу, как Беатрис вдруг щелкает пальцами.

– Барокко! – восклицает она. – Возможно, еще неоклассицизм.

Адди недоумевающим взглядом смотрит на нее.

– Ты о периодах искусства?

– У меня есть теория, что все лица принадлежат какому-то направлению, времени…

– Беа учится в аспирантуре, по истории искусств, – перебивает Генри, – если ты сама не догадалась.