Незримая жизнь Адди Ларю

– Мне пришлось, – отвечает она и совсем не лжет. – Ну признайся же, ты думаешь, я чокнутая?

– И правда, – ухмыляется Реми, – безумнее не бывает. Ты невероятна! Какая храбрость!

– Тогда я не думала о храбрости, – признается Адди, отщипывая кусочки от хлебной корки. – Мне казалось, у меня нет выбора. Будто… – Слова застревают прямо в горле. Непонятно, из-за проклятия или просто от тяжелых воспоминаний. – Будто я там и умру.

Реми задумчиво кивает.

– В маленьких деревушках жизнь скучна. Некоторым этого достаточно, им нравится предсказуемость. Но если ты пойдешь по следам других, не сможешь проторить собственный путь. Не оставишь свой след.

У Адди сжимается горло.

– Ты считаешь, жизнь ничего не стоит, если ты не оставил в мире следа?

Реми становится серьезным – должно быть, он распознал в ее голосе грусть, потому что говорит:

– Полагаю, есть множество способов сыграть свою роль. – Он достает из кармана книжку. – Она написана одним человеком – Вольтером. Но к ее созданию причастны и руки, которые ее напечатали. Другие изготовили чернила, и теперь книгу можно прочесть. Третьи – вырастили дерево, из которого сделана бумага. Все они имеют значение, хотя вся слава достается лишь имени, что стоит на обложке.

Конечно, он понял ее неправильно, предположив, что Адди тревожит другой, более распространенный страх. И все же его слова имеют значение, хотя пройдет много лет, прежде чем Адди поймет, насколько они важны.

Воцаряется тишина, тишина, что полнится мыслями. Жара спала, ночной час принес прохладу и ветерок. Время окутывает их покрывалом.

– Уже поздно, – замечает Реми. – Позволь проводить тебя домой.

– Не стоит, – качает головой Адди.

– Еще как стоит, – возражает Реми. – Пусть ты в мужском наряде, но я-то знаю правду. Честь не позволяет мне тебя покинуть. Негоже разгуливать в одиночку по темным улицам.

Он даже не представляет, насколько прав. От мысли разорвать нить этой ночи грудь Адди ноет от боли. Между ними уже зародились отношения – непринужденные, легкие, сложившиеся не за долгие дни и месяцы, а всего лишь за часы, но все же хрупкие и прекрасные.

– Хорошо, – соглашается Адди, и улыбка, что озаряет лицо Реми, когда он слышит ее ответ, приносит ей чистую радость.

– Показывай дорогу!

Адди некуда его отвести, поэтому она отправляется в некое место, где ночевала пару месяцев назад. С каждым шагом в груди все сильнее сжимается, ведь эти шаги приближают к разрыву. Они выходят на улицу, где якобы находится ее воображаемый дом, и останавливаются перед чьей-то дверью. Реми наклоняется и целует Адди в щеку. И даже в темноте видно, как он краснеет.

– Давай встретимся еще, – просит Реми. – Хоть при свете дня, хоть ночью. Будь женщиной или мужчиной, но, пожалуйста, позволь увидеть тебя снова.

И тогда ее сердце разбивается, ведь нет никакого завтра, только сейчас, и Адди не готова оборвать нить, закончить ночь, поэтому она говорит:

– Теперь позволь мне тебя проводить.

Реми собирается было запротестовать, но она настаивает:

– По темным улицам негоже разгуливать в одиночку.

Они встречаются взглядами, и Реми, должно быть, понимает, что Адди имеет в виду. Или, наверное, так же, как она, не хочет, чтобы эта ночь заканчивалась.

– Какое благородство! – бормочет он, быстро протягивает ей руку, и они снова отправляются в путь, со смехом возвращаясь по своим же следам туда, откуда пришли.

Но если к ее воображаемому дому они шли ленивым шагом, к дому Реми торопятся, предвкушая грядущее. Добравшись до места, даже не притворяются, что собираются проститься. Их пальцы переплетены, он ведет ее наверх, они запинаются и задыхаются и, оказавшись на пороге съемной комнаты, уже не медлят.

Адди понимает, что будет дальше, и что-то внутри нее трепещет. Секс всегда был лишь обузой, шагом, на который она шла по необходимости, и Адди всегда готовилась к расплате. И даже сейчас она ожидает, что Реми толкнет ее и задерет ей юбки. Что страсть исчезнет, ее попросту уничтожат неуместные действия.

Но Реми не навязывается ей силой. Его желание похоже на туго натянутый между ними канат.

Протянув руку, он решительно снимает треуголку с головы Адди и бережно кладет на комод. Пальцы скользят по ее затылку в волосы, его рот находит губы Адди и дарит застенчивые ищущие поцелуи.

И впервые она не испытывает ни отвращения, ни ужаса, только какое-то нервное возбуждение. В воздухе разливается напряжение, смешанное с острой потребностью.

Она теребит завязки его штанов, но руки Реми неторопливо распускают шнуровку ее сорочки, снимают ту через голову, разворачивают муслин, обернутый вокруг груди.

– Куда проще, чем корсет, – бормочет Реми, целуя ее горло, и впервые с далеких ночей в детской кровати в Вийоне жар поднимается по щекам Адди, ползет по коже, спускается между ног.