Незримая жизнь Адди Ларю

Перед Адди ставят первое блюдо: крем-суп бледно-оранжевого цвета, оттенком напоминающий рассветное небо. Пахнет чудесно. Шампанское пузырится в бокале, но Адди не позволяет себе коснуться ни того, ни другого.

У нее настороженный вид.

– Попробуй, Аделин, – говорит мрак, заметив это, – только фейри заманивают в западню едой и питьем. Я не из их породы.

– Однако за все приходится платить.

Мрак разочарованно вздыхает, глаза его вспыхивают бледной зеленью.

– Ну, как пожелаешь, – бормочет он, беря бокал и делая большой глоток.

Подождав немного, Адди в конце концов сдается и подносит хрусталь к губам, отпивая игристое. Ничего подобного она никогда не пробовала. Тысячи пузырьков лопаются на языке, сладкие и острые. Окажись она в другом месте, с другим мужчиной в любую другую ночь, растаяла бы от удовольствия.

Вместо того чтобы смаковать каждый глоток, она одним духом опорожняет бокал, и к тому времени, как ставит его на стол, у нее немного кружится голова. Слуга уже наливает следующий.

Мрак потягивает шампанское и молча наблюдает, как Адди ест. Тишина в гостиной становится гнетущей, однако Адди не спешит ее разбивать, сосредоточенно поглощая сначала суп, затем рыбу, а после – запеченную говядину. Она в месяц съедала меньше, а бывало – и за год, и наконец ощущает блаженную истому не только желудком. Насытившись, она принимается рассматривать человека, вернее, не человека, который сидит напротив, а за его спиной извиваются тени.

Они впервые проводят столько времени вместе. Прежде были лишь короткие мгновения в чаще, несколько минут в грязной комнате, полчаса прогулки вдоль Сены.

Но сейчас он первый раз не крадется за ней, словно тень, не мелькает, как призрак на краю поля зрения, а сидит на противоположном конце стола, на виду. И пусть Адди изучила черты лица незнакомца, сотни раз нарисовав этот образ, ей все же любопытно посмотреть на него в движении.

И призрак ей это позволяет. Он совершенно не выказывает стеснения. Похоже, ему даже нравится внимание. Разрезав ножом мясо на тарелке, мрак подносит кусочек к губам. Черные брови приподнимаются, дергается уголок рта. Не человек – набор отличительных черт, выписанных старательным художником.

В будущем это изменится. Мрак будет шириться, расти, заполняя пробелы между штрихами нарисованного ее рукой портрета, пока окончательно не присвоит картинку. Адди даже усомнится, что та когда-то была создана ею. Но пока что единственная черта в нем, которая полностью принадлежит ему, – это глаза.

Адди представляла их сотни раз. О да, они всегда виделись ей зелеными, но в ее сновидениях носили одинаковый оттенок: спокойной летней зелени.

У мрака глаза другие – поразительные, изменчивые. В них и только в них отражается малейшая перемена его настроения. Годы спустя Адди научится понимать их язык. Узнает, что от веселья они становятся оттенка летнего плюща, а от раздражения светлеют, как кислое яблоко. От наслаждения же темнеют почти до черноты, непроглядной, как ночная чаща, лишь по краям остается зеленый ободок.

Нынче же они цвета мокрой травы, что полощется в русле ручья. К концу ужина они еще сменят цвет.

Есть нечто томное в его позе. Призрак облокачивается на стол, рассеянно глядя в никуда, голова чуть склонена набок, словно он к чему-то прислушивается, а изящные пальцы поглаживают подбородок, будто незнакомец наслаждается собственным телом.

Сама не понимая, что делает, Адди нарушает тишину:

– Как тебя зовут?

Призрак переводит взгляд на нее.

– Зачем мне имя?

– У всех есть имена, – настаивает Адди, наклоняя бокал в его сторону. – Имена имеют смысл, они имеют силу. Ты это знаешь, иначе не стал бы отнимать мое.

Уголок рта призрака приподнимается в улыбке – волчьей, довольной.

– Если это правда, зачем мне называть тебе свое? – спрашивает он.

– Я же должна как-то звать тебя, когда порой вспоминаю. Пока что на ум приходят одни непотребства.

Мраку, похоже, плевать.

– Зови как хочешь, мне все равно. Как ты называла незнакомца в альбоме, по образу и подобию которого меня вылепила?

– Ты сам себя вылепил, чтобы всласть надо мной поиздеваться. Мне бы хотелось, чтобы ты принял другой образ!

– Во всем ты видишь жестокость, – морщится призрак, поглаживая бокал. – Я сделал это, чтобы тебе было привычнее.

В душе Адди разгорается гнев.

– Ты уничтожил единственное, что у меня оставалось.

– Как печально, что у тебя оставались лишь сны.

Адди страстно хочется выплеснуть шампанское ему в лицо, но она этого не делает. Знает, толку не будет. Она бросает взгляд на лакеев у стены и протягивает бокал, чтобы тот наполнили. Но слуги не двигаются с места – ни один из них. Они подчиняются воле мрака, а не Адди.

Что ж, она встает и берет игристое сама.

– Как звали твоего незнакомца?

Адди возвращается на свое место, наполняет бокал, рассматривая тысячи шипящих пузырьков, поднимающихся на поверхность.

– У него не было имени, – говорит она.