Она хватает один из корсетов – цвета синевы летнего неба – и вдруг, уловив краем глаза движение, замирает, боясь дышать. Но это всего лишь зеркало, прислоненное к стене. Адди поворачивается и принимается рассматривать в серебристой поверхности себя, словно портрет незнакомки, хотя выглядит она в точности как всегда.
Прошло всего два года, а кажется, что десять, однако они не оставили на ней следа. Она должна была давно исхудать до кожи и костей, одеревенеть и пожухнуть, но лицо Адди такое же округлое, каким было в то лето, когда она покинула дом. Время и тяготы не оставили морщин на коже, на гладкой палитре щек разбросаны прежние веснушки. Изменились только глаза – на золотисто-карей радужке видны тени.
Адди моргает, отводя взгляд от себя и платьев.
В другом конце комнаты стоят три темных силуэта – мужские манекены, в кюлотах и сюртуках. В сумерках безголовые фигуры кажутся живыми. Они будто сгрудились кучкой и изучают незваную гостью. Адди рассматривает крой их нарядов – ни корсетов из китового уса, ни объемных юбок – и уже не в первый раз (и уж точно не в последний) думает, насколько проще мужчинам, как легко они шагают по свету, какой малой ценой им это достается.
Адди тянется к ближайшему манекену и снимает с него сюртук, расстегивая пуговицы. Процесс раздевания до странного интимен, и Адди наслаждается им, в особенности потому, что мужчина ненастоящий и не может ее потискать, облапать или зажать.
Адди ослабляет шнуровку своего платья и избавляется от него, а потом натягивает штаны, застегивая их под коленями. Затем надевает сорочку, поверх нее жилет, набрасывает на плечи полосатый сюртук и повязывает на шее кружевной платок.
В этих модных доспехах она чувствует себя в безопасности, но, повернувшись к зеркалу, разочарованно вздыхает. Грудь у Адди слишком полна, талия – тонка, бедра придают брюкам объем не в том месте. Сюртук немного сглаживает картину, однако лицо ничем не скроешь. Изгиб губ, линия щек, гладкость бровей – все слишком мягкое и округлое, слишком женское.
Схватив ножницы, Адди пытается отстричь волосы хотя бы до плеч, но ничего не выходит – через миг те прежней длины, а прядки сметены с пола невидимой рукой. Адди по-прежнему неспособна оставить никаких следов, даже на самой себе.
Отыскав шпильку, она закалывает светло-каштановые волосы на мужской манер и, стянув с одного из манекенов треуголку, надвигает ее на лоб. Что ж, издалека, возможно, сойдет. Для мимолетного взгляда или ночью, когда густой мрак скроет детали, ведь даже при свете лампы обман виден сразу.
Мужчины в Париже изнеженные, можно сказать красивые, однако они все же мужчины.
Вздохнув, Адди сбрасывает наряд и весь следующий час примеряет платье за платьем, тоскуя по свободным штанам и удобной сорочке. Зато платья красивые и роскошные. Больше всего ей понравилось милое зеленое с белой отделкой, но оно не закончено. Воротник и подол еще ждут кружевной оторочки. Адди придет взглянуть на него через пару недель, возможно, ей повезет, и платье не успеют завернуть в бумагу и отправить какой-нибудь баронессе.
В конце концов Адди останавливает свой выбор на темно-сапфировом наряде с серой отделкой. Цвет напоминает о ночной буре и небе, затянутом тучами. Шелк нежно ласкает кожу, ткань чиста, свежа и безупречна. Платье создано для балов и званых ужинов, слишком хорошо для той жизни, что ведет Адди, но ей все равно. Даже если она привлечет удивленные взгляды, подумаешь? О ней забудут еще до того, как успеют перемыть косточки.
Собственное платье она надевает на манекен, забыв о чепце, что сорвала нынче утром с веревки для сушки белья. Шурша юбками, она выбирается из комнаты и находит запасной ключ, который Бертин прячет в верхнем ящике стола. Адди отпирает замок и, придерживая рукой колокольчик, выскальзывает наружу. Закрывает створку и наклоняется, чтобы подсунуть ключ под дверь, а когда встает и поворачивается, едва не сбивает с ног мужчину, стоящего позади.
Неудивительно, что она его не заметила: от туфель до воротника он одет в черное и почти сливается с темнотой. Адди, уже пятясь, бормочет извинения, когда вдруг поднимает взгляд и замечает твердую линию подбородка, кудри цвета воронова крыла и самые зеленые на свете глаза, хотя во мраке их не должно быть видно.
Он улыбается ей.
– Аделин…
Имя искрой взрывается на языке, зажигает в груди огонь.
Мрак разглядывает ее новое платье.
– Хорошо выглядишь.
– Я такая же, как всегда.
– Дар бессмертия, все как ты просила.
На сей раз Адди не попадается на удочку. Не начинает кричать, осыпать его руганью, сетовать на проклятие, но все же, должно быть, на ее лице отражается борьба, потому что мрак смеется тихим и легким, словно ветер, смехом.
– Пойдем, – говорит призрак, предлагая ей руку, – прогуляемся.
Он не обещает проводить ее домой. И если бы стоял полдень, Адди бы воспротивилась просто из желания досадить. Впрочем, в полдень мрак и не показался бы… Но уже поздно, а по ночам разгуливают только дамы известного сорта.