Незримая жизнь Адди Ларю

Пришлось час просидеть на деревянном полу, укутавшись в тонкое одеяло и слушая бормотание Сэм, смешивающей краски, и шорох кисти по холсту. Когда Адди подошла взглянуть на картину, то увидела ночное небо, но не такое, каким его обычно изображают. Полотно было прошито смелыми росчерками угольных и черных полос, исполосовано резкими серыми линиями, а краска положена так густо, что выступала над холстом. По поверхности рассыпана пригоршня серебряных точек. Казалось, эти крапинки попали туда случайно, словно брызги от кисти, но Адди насчитала их ровно семь. Небольшие точки были расставлены широко, как звезды.

Голос Сэм возвращает Адди в реальность.

– Жаль, но любимую картину показать не могу, – вздыхает художница. – Она положила начало серии. Называется «Забытая ночь». Я продала ее коллекционеру из Нижнего Ист-Сайда. Это была моя первая большая сделка: я заплатила за аренду за целых три месяца и смогла выставляться в галерее. И все же расставаться было тяжело. Знаю, это необходимо, байки о голодающих художниках преувеличены, однако и дня не проходит, чтобы я о ней не вспоминала. Безумие в том, – рассеянно добавляет Сэм, – что каждый портрет с кого-то списан. Друзья, соседи, незнакомцы, которых я встретила на улице. Но ее, самую первую, хоть убей, вспомнить не могу.

Адди тяжело сглатывает.

– «Ее» – то есть это девушка?

– Да. Думаю, да. В картине осталась ее энергетика.

– Может, она просто тебе приснилась…

– Может, – пожимает плечами Сэм. – Я всегда плохо запоминала сны. Но знаешь… – Ее голос обрывается, она смотрит на Адди точно так же, как смотрела той ночью, почти сияя. – Ты напоминаешь мне ту картину. – Она закрывает ладонью лицо. – Боже, звучит как самый дерьмовый подкат! Извини. Пойду-ка я в душ.

– Мне пора, – спохватывается Адди. – Спасибо за кофе.

Сэм прикусывает губу.

– Ты правда должна идти?

Вообще-то, не должна. Она могла бы отправиться следом за художницей в душ, завернуться в полотенце и сидеть на полу в гостиной, наблюдая, как Сэм изобразит ее на этот раз. Она могла, могла. Могла снова окунуться в эти мгновения, но только Адди знала – будущего в них нет. Лишь бесконечно повторяющееся настоящее. Адди прожила его с Сэм столько раз, сколько сумела вынести.

– Извини, – отвечает она, превозмогая боль в груди, но Сэм лишь пожимает плечами.

– Увидимся, – убежденно говорит художница. – Мы ведь как-никак соседи.

Адди выдавливает бледное подобие улыбки.

– И то правда.

Сэм провожает ее к выходу, и с каждым шагом Адди все больше хочется обернуться.

– Не пропадай, – улыбается Сэм.

– Не пропаду, – обещает Адди, и дверь закрывается.

Адди вздыхает, прислоняется к ней, слушает шаги Сэм по захламленному коридору и только потом заставляет себя уйти.

* * *

Белый мрамор неба покрылся трещинами, и сквозь них проглядывают тонкие полоски синевы.

Холод уже не такой обжигающий, и Адди подыскивает себе кафе с уличными столиками, где посетителей так много, что официант успевает выглядывать на террасу не чаще чем раз в десять минут. Она запоминает ритм его появлений, словно узник, который следит за поступью охранника, и заказывает кофе. Он не так хорош, как у Сэм, – горький и никакой сладости, зато достаточно горячий, чтобы не дать ей замерзнуть.

Подняв воротник кожаной куртки, Адди снова открывает «Одиссею» и старается окунуться в книгу. Одиссей считает, будто плывет домой, чтобы после всех ужасов войны вновь встретиться с Пенелопой, но Адди много раз читала эту историю. Она-то знает: до возвращения еще далеко.

Адди листает страницы, переводя с древнегреческого на английский:

«Горе мне! Что претерпеть я еще предназначен от неба!
Если на бреге потока бессонную ночь проведу я,
Утренний иней и хладный туман, от воды восходящий,
Вовсе меня, уж последних лишенного сил, уничтожат:
Воздух пронзительным холодом веет с реки перед утром[16]»

Официант возвращается на террасу. Адди, подняв взгляд от книги, наблюдает, как он хмурится, увидев уже доставленный заказ. Клиента парень определенно не помнит, но Адди выглядит так, словно сидит здесь давным-давно, а это уже половина победы. Мгновением спустя он поворачивается к паре, что стоит в дверном проеме в ожидании столика.

Адди возвращается к чтению, но тщетно. Она не в настроении читать ни о приключениях пропавших мореплавателей, ни об их одиночестве.

Да и плевать – кофе совсем остыл, поэтому Адди встает и вместе с книгой отправляется в «Последнее слово» за чем-нибудь новеньким.

VII

29 июля 1716

Париж, Франция