Незримая жизнь Адди Ларю

Кажется, Генри это беспокоит больше нее. Наверное, он думает, что Адди все равно, но правда в том, что у нее нет сил возмущаться. Бесконечный цикл «привет – кто это – приятно познакомиться – привет» действует на нее как речная вода на камень – медленно, но неизбежно подтачивает. Адди просто научилась с этим жить.

– Слушай, – говорит Беа, внимательно ее разглядывая, – ты мне кого-то напоминаешь.

Робби поднимается, чтобы принести еще выпивку. При мысли, что придется начать все заново, у Адди замирает сердце, но Генри встает и перехватывает руку друга:

– Я сам схожу.

– Именинник не платит! – протестует Беа, но Генри только отмахивается и начинает пробираться сквозь толпу.

Адди остается наедине с его друзьями.

– Я так рада, что познакомилась с вами обоими, – говорит она. – Генри то и дело о вас рассказывает.

Робби с подозрением прищуривается.

Адди чувствует, как между ними снова вырастает стена, но она уже имеет представление о характере Робби, поэтому продолжает:

– Ты же актер? Я бы с удовольствием сходила на твое шоу. Генри говорит, ты потрясающий.

Но тут вмешивается Беа:

– Генри выглядит счастливым. По-настоящему счастливым.

– Так и есть! – подтверждает Генри, ставя пиво на стол.

– За двадцать девять! – провозглашает Беа, поднимая бокал.

Они принимаются спорить о достоинствах возраста и приходят к общему мнению, что двадцать девять – довольно бессмысленная годовщина, чуть меньше весьма значительных тридцати.

Беа обнимает Генри за шею.

– Но в следующем году ты официально станешь взрослым!

– А я-то думал, это происходит в восемнадцать, – смеется он.

– Да не смеши меня. В восемнадцать разрешено голосовать, в двадцать один – пить, а в тридцать ты уже можешь принимать решения.

– Теперь-то ты куда ближе к кризису среднего возраста, чем в двадцать пять, – дразнит его Робби.

Включается, чуть попискивая, микрофон. Ведущий объявляет о начале разогрева.

– Итак, на сцене восходящая звезда! Уверен, вы слышали это имя, а если нет, вскоре услышите. Встречайте Тоби Марша!

У Адди замирает сердце.

Толпа кричит, приветствуя певца, Робби свистит, и на сцене появляется Тоби: все тот же красивый застенчивый юноша. Но он поднимает подбородок повыше и с гордой улыбкой машет публике. Словно из пробного наброска стал законченной работой.

Тоби садится за фортепиано и начинает играть. С первых же нот Адди окутывает тоска. А затем он принимается петь.

– Каждую ночь ты приходишь ко мне…

Время ускользает, и Адди снова сидит на банкетке в его гостиной, на подоконнике исходит паром чай, а ее пальцы рассеянно перебирают ноты.

– Это так просто – тебя любить…

Она в его постели, и сильные руки Тоби играют мелодию на ее коже. Вспомнив об этом, Адди краснеет, а Тоби поет дальше:

– Пусть мы встречаемся только во сне,

Слишком боюсь я тебя забыть…

Слов она ему не подсказывала, он сам их подобрал. Голос Тоби звучит чище, сильнее, более уверенно. Нужно было просто найти ту самую песню.

Что-то заставляет толпу податься вперед и вслушаться. Адди накрепко зажмуривается, в ее голове тесно переплелись прошлое и будущее.

Все те вечера в «Эллоуэй», когда она наблюдала за его игрой.

Когда он подходил к ней в баре и улыбался.

Все их «первые разы», которые для нее были вовсе не первыми.

Палимпсест, что просачивается на поверхность.

Тоби поднимает взгляд от инструмента. Разумеется, в таком огромном зале он никак не может ее увидеть, но Адди уверена, что Тоби смотрит на нее. Помещение вдруг словно плывет, и она не знает, в чем дело – в слишком быстро выпитом пиве или головокружении от воспоминаний, но когда песня заканчивается и публика награждает Тоби теплыми аплодисментами, Адди вскакивает и мчится к двери.

– Адди, стой, – окликает ее Генри, но она не может ждать, хотя знает, что последует за ее уходом – Робби и Беа опять все забудут, и им с Генри придется начинать заново. Однако в эту секунду ей наплевать.

Она не в силах сделать и вдоха.

Двери распахиваются в ночь, Адди хватает ртом воздух, нагнетая кислород в легкие.

Казалось, песня должна была ей понравиться.

В конце концов, Адди любит навещать свои произведения искусства. Однако это были лишь обрывки, вырванные из контекста. Статуэтки птиц на деревянном постаменте, картины за ограждением в музеях. Экспонаты в стеклянных коробках под стеклом, оберегающим настоящее от прошлого. Но все меняется, когда стекло разбивается.

Это ее мать в проеме двери, высохшая до костей.

Реми в парижском салоне.

Сэм, каждый раз предлагающая остаться.

Тоби Марш, исполняющий свою песню.

Для Адди единственный способ продолжать жить – это двигаться дальше. Они Орфеи, а она – Эвридика, и всякий раз, как они оборачиваются, она погибает.

– Адди? – Прямо позади нее стоит Генри. – Что случилось?

– Прости, – бормочет она, вытирая слезы. История эта слишком длинная и одновременно слишком короткая. – Я не могу вернуться, просто не могу.

Генри бросает взгляд через плечо. Должно быть, он заметил, как во время концерта с ее лица сбежали все краски.

– Ты его знаешь? Этого Тоби Марша?

Адди еще не рассказывала о нем Генри, так далеко они пока не добрались.