Незримая жизнь Адди Ларю

Из-за этого они все время ссорятся. Раньше Генри думал, что он слишком неорганизованный, а потом понял – таким образом срабатывает инстинкт самосохранения, он намеренно, хоть и подсознательно, пытается отсрочить неизбежную, неприятную обязанность являться на семейный сбор. Сидеть зажатым между братом и сестрой за столом напротив родителей как преступник перед расстрельной командой.

Поэтому он и опаздывает. Когда отец открывает дверь, Генри готовится к упрекам, укоризненным взглядам, резким замечаниям о том, что его брат и сестра всегда приходят на пять минут раньше срока…

Но отец только улыбается.

– А вот и ты! – восклицает он, тепло взирая на сына.

И в глазах его клубится туман.

Возможно, этот ужин пройдет не так, как другие ужины Штраусов.

– Смотрите, кто пришел! – провозглашает отец, ведя Генри в кабинет.

– Давно не виделись, – замечает Дэвид, пожимая ему руку.

Хоть они и живут в одном городе – черт, даже на одной линии метро! – последний раз Генри с братом встречались здесь, в доме родителей, в первый вечер Хануки.

– Генри! – Мелькает шапка темных кудрей, и Мюриэль забрасывает руки ему на шею.

Она целует его в щеку, оставляя отпечаток коралловой помады, которую Генри чуть позже сотрет у зеркала в коридоре.

По пути между кабинетом и столовой никто не заводит речь о длине его волос (чересчур отросших) или свитере (поношенном, зато очень удобном).

Никто не говорит, что Генри слишком худой, или что ему нужно больше бывать на солнце, или что он выглядит усталым, хотя, как правило, за всеми этими речами следуют другие ехидные реплики – что управлять книжным магазином в Бруклине просто не может быть настолько тяжело!

Из кухни выглядывает мать, снимая с рук прихватки для горячего. Она обхватывает ладонями лицо Генри, улыбается и говорит, как рада, что он приехал.

Генри ей верит.

– За семью! – поднимает бокал отец, когда все усаживаются за стол. – Мы снова вместе!

Генри кажется, будто внезапно он очутился в другой версии своей жизни – не в будущем или прошлом, а где-то параллельно. Там, где сестра его уважает, брат не отводит взгляд, а родители им гордятся. Осуждение развеялось в воздухе как дым. Генри и не представлял, насколько измучен виной. И без ее веса он чувствует головокружительную легкость.

Эйфорию.

О Табите не упоминают совсем, как и о неудачном предложении руки и сердца, хотя, разумеется, весть об их разрыве дошла и сюда, о чем свидетельствует пустой стул, и никто даже не пытается притвориться, что это, мол, семейная традиция такая.

Месяц назад Генри по телефону сообщил Дэвиду о кольце, и брат рассеянно спросил – неужели он думает, что Табита действительно согласится?

Мюриэль Табиту никогда не любила, впрочем, сестре не нравился никто. Не потому, что все любовники Генри были слишком для него хороши, хотя она и это упоминала, а потому что считала их занудами. Мюриэль и о Генри думала так же.

«Дешевые сериальчики» – вот как она их порой называла. Не так тоскливо, как наблюдать на мониторе за медленно растущим процентом загрузки, но и ненамного лучше, чем старые набившие оскомину фильмы. Лишь Робби Мюриэль отчасти одобряла, и то, скорее всего, из-за скандала, который мог бы вспыхнуть, приведи Генри партнера к родителям. О Робби – что тот был не просто другом – знала только она. Единственный секрет, который ей удалось сохранить в тайне.

Ужин выбивает Генри из колеи.

Такой дружелюбный и интересующийся его делами Дэвид.

Очень добрая и внимательная Мюриэль.

Отец прислушивается к каждому слову Генри и проявляет искреннее любопытство.

Мать говорит, что гордится.

– Чем? – недоумевает Генри, а она смеется, словно это самый нелепый вопрос в мире.

– Тобой.

Отсутствие осуждения будоражит, и у Генри начинается своего рода экзистенциальное головокружение.

Он рассказывает о встрече с деканом Мелроузом. Сейчас Дэвид заявит, что Генри недостаточно компетентен, а отец станет задавать коварные вопросы. Мать промолчит, а Мюриэль начнет во всеуслышание возмущаться, что Генри ушел оттуда по веским причинам, и если вернется обратно, к чему тогда все это было?

Но ничего подобного не происходит.

– Хорошо, – кивает отец.

– Им страшно повезет, если ты согласишься, – поддакивает мать.

– Ты бы стал отличным преподавателем, – поддерживает Дэвид.

Одна лишь Мюриэль не согласна:

– Тебе это не подходит.

Но в ее словах не порицание, а яростное желание защитить.

После ужина все расходятся по своим углам. Мать на кухню, отец и брат в кабинет, сестра на свежий воздух: посмотреть на звезды, почувствовать твердую почву под ногами. Обычно это означает накуриться.

Генри отправляется на кухню помочь матери с мытьем посуды.

– Я мою, ты вытираешь, – улыбается она, вручая ему полотенце.

Они дружно работают, а потом мать откашливается, прочищая горло.

– Жаль, что вы расстались с Табитой, – негромко говорит она, словно понимает, что эта тема под запретом. – Жаль, что ты зря потратил на нее столько времени.

– Не зря, – отвечает Генри, хотя в глубине души согласен.

Мать ополаскивает тарелку.