Вспыхнувший внезапно свет застиг ее настолько неожиданно, что показался выстрелом из пистолета. Она испуганно вскрикнула и обернулась.
В гостиной стоял Мариус.
Он выглядел изменившимся. За то короткое время, что они не виделись, ее муж невероятно похудел; его волосы были растрепаны, а подбородок и щеки покрылись щетиной. Его одежда выглядела оборванной и вся была покрыта пятнами. Он пришел босиком, и его ступни казались темно-коричневыми от грязи. Мариуса можно было принять за бродягу, который уже годами жил на улице. Когда он подошел ближе, его жена почувствовала, что от него исходит неприятный, кисловатый запах.
— Привет, Инга, — сказал Мариус.
Она поспешно огляделась. Перерезанный телефонный шнур валался на середине ковра гостиной. Дверь на веранду была заперта. Пока она отомкнет ее, он будет уже рядом с ней. У нее нет никаких шансов на побег.
"
Ей и в самом деле удалось немного успокоиться. Это был Мариус. Мужчина, за которым она уже два года как замужем. Он, быть может, немного чокнутый тип, и ясно, что она не будет жить вместе с ним, но он еще никогда не поднимал на нее руку, и…
Не считая случая на яхте. Когда он столкнул ее в каюту. Когда надеялся, что она сломает себе шею.
Инга сглотнула. Затем посмотрела ему в глаза и поняла, насколько он болен. И ей наконец стало ясно, что надо бежать — ради спасения своей жизни.
— Привет, Мариус, — выдавила она; прозвучало это как невнятное кряхтение.
Он улыбался.
В это утро Вольф наконец затронул в разговоре тот факт, что Карен съехала из их совместной спальни. Во время завтрака он был очень молчаливым и даже не реагировал на взволнованные вопросы детей, которые, конечно же, вертелись вокруг преступления в доме соседей. Поскольку эта тема явно действовала ему на нервы, Карен ожидала, что в какой-то момент ее муж раздраженно вмешается, но он лишь продолжал жевать свою булочку, пил маленькими глотками кофе и производил такое впечатление, словно все это его нисколько не касается. Вопреки своей привычке первым вставать из-за стола и покидать дом, Вольф остался молча сидеть за столом, дожидаясь, когда Карен попрощается с детьми и вернется на кухню.
Она посмотрела на мужа, и тот ответил ей взглядом.
— Итак, — произнес он, — отныне ты собираешься все время спать в гостевой комнате?
— Я перенесла все свои вещи наверх, — ответила женщина. — Да.
— На это есть особая причина?
— Я считаю, что это уже не для нас — спать в одной постели.
Вольф приподнял брови.
— Ах, вот как… Почему?
Его жена посмотрела в окно. Маргаритки на маленькой кухонной террассе покачивали своими белыми головками на тихом утреннем ветерке. Опять будет великолепный день разгара лета.
— Ты ведь знаешь, почему, — тихо ответила Карен. Ей не хотелось общаться с мужем. Она так часто желала поговорить с ним об их браке, о холоде и дистанции, которые прокрались в их отношения, но это было невозможно. А теперь, когда он сам стал задавать вопросы, она почувствовала себя притесненной. Она больше не видела смысла в объяснениях.
— Я ничего не знаю, — сказал Вольф. — Я только предполагаю, что ты все еще придерживаешься той сумасбродной догадки, что у меня отношения с коллегой, которая недавно составила мне компанию в обед, и по этому поводу я могу сказать только одно: что…
— Это уже не важно, — возразила Карен, — есть у тебя отношения или нет. Ты покинул меня. Внутренне. Уже давно. И при этом совсем не важно, перешел ты к другой женщине или живешь без отношений. У тебя остались ко мне только холод и презрение. А я с этим жить не могу.
— Холод и презрение? Может быть, объяснишь мне, с чего ты это взяла?
Женщина вздохнула. Он все равно этого не поймет.
— Это… это впечатление складывается из многих мелочей, — сказала она, уже заранее утомившись, так как знала, что муж станет опровергать ее слова по пунктам, и поэтому было в принципе бессмысленно говорить что-либо. Он не допустит, чтобы из того, что она назвала "мелочами", сложилась полная картина; прежде он разобьет ее речь на части и умалит значение каждого ее довода до пустяка, так что они станут ходить по кругу, и в конце никакого результата не будет.
— Например, в воскресенье. Ты проводишь целый день с детьми в бассейне, и… — начала все же объяснять Карен.
— Ах, в этом ты меня сейчас упрекаешь? Нет, это действительно нужно кому-нибудь послушать! Да знаешь ли ты, сколько женщин умоляют о том, чтобы их мужья занялись детьми, и сколько мужчин не испытывают ни малейшего желания делать это? А я, который после чертовски тяжелой недели полностью жертвую своим воскресеньем ради того, чтобы дети получили немного удовольствия, получаю за это еще и ругань!
Карен вовсе не ругала его, но было ясно: отмечать это нет никакого смысла.
— Меня никто не спросил, желаю ли я тоже пойти. Как-никак я тоже принадлежу к этой семье, — заметила женщина.