New-Пигмалионъ

– Тебе надо внезапно и натурально обнажиться, понимаешь? – спросила Роза, показывая, как может порваться специально заранее надорванная бретелька, – у тебя грудь большая, вон, больше моей, так и соблазни его грудью, мужики любят формы.

Натаха трижды показала Джону, как она будет распахивать перед Жир-Махновским свою блузку с черным под нею лифчиком.

– Ничего, сойдет, – кивал Джон.

– А потом, а потом тебе надо обязательно прикоснуться к нему, тоже невзначай, и извиниться, чтобы он не подумал, что ты специально, а если и подумал бы, то усомнился, что не наверняка специально.

Натаха потренировалась.

Сделала раз наклон, два наклона.

– Ты сделай, как будто ты суетишься, прибираешься, будто рассыпала что-то здесь, ну и как положено горничной, наводишь порядок, поняла? А он здесь, ты вокруг него суетишься и цепляешь его своей грудью, прикасаешься. Мужчина и спиной почувствует, когда к нему девушка грудью прижимается.

– А потом? – спросила Натаха – А потом разыграй смущение, и смутившись еще более обнажись, разыграй невинность, но при этом невинность, очарованную высоким статусом гостя, де тебе так приятно, что такой знаменитый человек здесь в этой комнате, что ты хоть девушка и честная и застенчивая, но так млеешь от славы, исходящей от клиента, что теряешь голову… Поняла? Мужчинам нравится такой театр, они в него верят.

Пару раз Натаха проиграла сцену перед Джоном и Розой. Роль высокопоставленного клиента при этом играл Борис.

– Ничего, вполне достоверно, – кивнул Джон.

– Если он мужчина, то должен соблазниться, – кивнула Роза.

Глава 2. 1.

Революционное шоу в стиле Делакруа вызрело-таки в Дюрыгинской голове.

Он шел от того, что ведущей у него будет простушка.

Пастушка-простушка.

Этакая Элиза Дулитл.

Он шел от того, что у него не будет породистой Ирмы Вальберс.

И сперва он просто хотел сыграть на контрасте.

Его элитарное гламурное шоу с королями и королевами бизнеса, с президентами компаний и известными политиками, будет вести простушка. Разве это не ход? И при этом она будет смешно ругаться по-французски. Через слово, пересыпая свою русскую простолюдинскую речь, неприличными французскими словечками вроде "зют",

"мерд", "вашш"*, этсетера, этсетера…

В этом будет фишка совершенно нового стиля.

Этакий неожиданный вкус необычного коктейля, где эффект совкусия достигается видимой несовместимостью компонентов.

Он нанял Агаше учителя французского языка.

Не для того, чтобы учить ее грамматике – всем этим пассе-композе, фютюр саммпль и субжонктиву… Нет. Он нанял ей такого учителя, который принялся учить Агашу матерным и непристойным выражениям, заставляя ее наизусть заучивать длинные и витиеватые фразы из арсенала парижских клошаров и марсельских портовых проституток.

– Для уверенности тебе надо еще поработать, – сказал Дюрыгин и стал договариваться с директором программ радио Москва-Сити-Эф-Эм.

Программного директора Москвы-Сити – Лёшу Ксютова Дюрыгин знал лично.

Делали с ним вместе несколько совместных проектов.

В жюри каких-то идиотских конкурсов вместе сидели, да еще, как-то давно, ездили с ним в Канны на фестиваль.

Отношения между ними были вполне приятельскими, и Дюрыгин надеялся договориться о том, что Агаша поработает у Ксютова в его радио-эфире и накрутит себе какую-то первичную популярность.

Дюрыгин отловил Лёшу во второй А-Эс-Бэшке.

В офисе Москва-Сити-Эф-Эм, у программного директора практически даже не было кабинета. Был рабочий стол с компьютером в соседней с "эфиркой" комнате, отделенной от студии стеной с большим звуконепроницаемым окном.

Программный сидел возле компьютера, набитого всей форматной музыкой его радиостанции и глядел в окно на своего диск-жокея, а рядом с ним, мигала всеми своими лампочками пиковых индикаторов эфирная стойка фильтров и усилителей.

Собственно, это была функциональная подсобка, а не кабинет. И диск-жокеи, и продюсеры бродячих голодных музыкантов, все кому не лень заходили сюда, и рылись в длинных стеллажах си-дишек, часто беря и не возвращая любимые Лешины раритеты.

– Слушай, давай пойдем где-нибудь перетрем, здесь у тебя не поговоришь, – сказал Ксюте Дюрыгин, выразительно кося глаз на пасшегося возле длинного стеллажа с дисками длинноволосого, а-ля хард-рок семидесятых, пацана.

– Только не далеко, – согласившись, поставил свое условие Ксютов, – у меня через сорок минут собрание диск-жокеев, разбор полетов и ошибок, у нас прямой эфир, сам понимаешь – Понимаю, – кивнул Дюрыгин, – разбираете, кто на вчерашнем эфире в микрофон слово "ёп твою мать" сказал.

– Типа того, – кивнул Ксютов, – но бывает и хуже.

– Это когда проплаченную спонсором песню ди-джей забыл поставить в жесткую ротацию, – хмыкнул Дюрыгин.

– Все – то ты знаешь, – покачал головой Ксютов, – с тобой даже как-то и неинтересно.

Вышли из офиса, покатились по коридору к лифтам.