Невыносимый

– …так тебе и надо, – заканчиваю известную фразу. – Да-да, я помню, – киваю своим же словам и сдавливаю хватку на ее бедрах крепче, вжимая в себя плотнее.

Ее ноготки тоже сильнее впиваются в кожу моих запястий, почти до крови царапая. С губ срывается шумный выдох, прежде чем она берет эмоции обратно под контроль.

– Это хорошо, – кивает с виду безразлично. – Заодно не забывай себе напоминать о том, что ты не страдаешь некрофилией. Потому что это была ни разу не шутка, – отпускает мои запястья и перекладывает свои ладони мне на грудь, склоняясь ближе. – Так что радуйся, что я не стала искать тебя той ночью, – произносит уже вкрадчиво. – Тем более сам сказал, что если мне что-то мешает, нужно просто избавиться от этого и станет гораздо проще. Хороший девиз, мне нравится.

Если меня и удивляет ее высказывание, то стараюсь не подать виду. Как и копаться в вероятности содержащейся в нем правоты тоже не собираюсь. Обломно. Вот так, как есть сейчас, довольно хорошо, чтобы все портить. И не то чтоб я реально собираюсь старательно озаботиться темой еще одного наследника своей империи, но…

– Раздевайся, – далеко не просьба с моей стороны.

– Нет, – тут же отстраняется она, выпрямляясь на мне, но слезть не пытается. – Сперва мы еще кое-что проясним с тобой, – напрягается всем телом и даже в тоне слышится то же самое. – По поводу моего заточения.

Ничего лестного в мои мысли не лезет на такое неповиновение с ее стороны, поэтому ничего не говорю, лишь вопросительно приподнимаю бровь в ожидании продолжения.

– Я не собираюсь сидеть взаперти. Как и спрашивать разрешения о походе с ребенком на тот же каток или в театр. Ты сам говорил об обоюдном доверии. Но какое может быть между нами доверие, как и все остальное, если ты начинаешь запрещать мне все по самому малейшему поводу?

– То есть благотворительного секса, как и спасительного, в целях избавления от заточения, все-таки не будет, – ворчу, поднимаясь и усаживаясь на постели удобнее.

Так и не отпускаю ее. Наоборот. Хочу, чтобы она была максимально близко, и хорошенько прочувствовала все то, что она услышит в дальнейшем:

– Если ты все еще считаешь, что мое обещание запереть тебя – это просто угроза, то советую подумать над этим лучше и начать воспринимать иначе. Это не угроза. И даже не обещание. Это то, о чем я постоянно думаю каждый раз, когда ты пробуждаешь во мне не самые мои лучшие эмоции. Просто потому, что это самый легкий вариант. И самый безболезненный. Для нас обоих. Да, я такой. Ненормальный, как ты сама заметила. Как хочешь, называй. Правды это не изменит. Как и говорил, ты прекрасно знала, с кем связываешься, – произношу предельно медленно, оставляя ей время на осмысление. – И да, мое доверие к тебе проявляется именно таким образом. Когда ты безоговорочно подчиняешься. Не оставляя и шанса на то, чтобы я мог в тебе сомневаться. Потому что если вдруг такое случится, будет больно, Тая. Очень больно. Не мне. Тебе. Потому что я это уже проходил. И прекрасно знаю, на что я способен в порыве своего помешательства. Я не могу это контролировать. Не получается. А если и случается, то крайне редко. Ты реально хочешь испытывать судьбу каждый раз, живя со мной, как на пороховой бочке? Пока еще я тебя не запирал. Реально. Нигде. Если хочешь чего-либо в этой жизни, я дам тебе это. Я. Никто другой. И в твоих же интересах, чтоб так и оставалось всегда. Потому что если вдруг случится иначе, то твой домашний арест будет только началом. Всего того, что я могу с тобой сделать. Или ты все еще сомневаешься в том, почему твой папочка столь рьяно пытался защитить тебя от меня? – придвигаюсь еще ближе, к ее губам. – Тут он, бл*дь, безоговорочно прав. Самое худшее, что могло случиться в твоей жизни – это я. Да, временами я могу притворяться другим. Милым, добрым и в чем-то хорошим. Но это ни х*ра не правда. А истина – это то, что во мне сидит то самое чудовище, которые ты упорно не хочешь видеть, и которое я еле сдерживаю, чтобы не сломать тебя. Потому что мой сын не должен видеть свою мать безвольной куклой. Вот оно – мое доверие к тебе. Максимальное. Из всего того, на которое я способен. Так что еще раз хорошенько подумай, дочь прокурора, прежде чем ответить мне дальше. Нужна ли тебе в самом деле эта гребанная иллюзия свободы, или ты, наконец, перестанешь лицемерить и себе, и мне, и просто сдашься? Потому что них*ра никакой свободы у тебя нет. Ее не стало еще в тот момент, когда ты легла под меня впервые и позволила дать жизнь тому, что является неотъемлемой частью меня. Вот такой он – мой мир. И в нем именно такие правила. Других нет. И не будет. Ты в него уже вошла. А покинуть его ты сможешь только оставив все то, что принадлежит мне. Я достаточно понятно объясняю?

Тая слушает внимательно. Еще усерднее думает. Недолго. Лежащие на моей груди ладони скользят по ней к животу, замирая у края полотенца, в то время как в голубых глазах напряжение сменяется задумчивостью, а затем и вовсе… любопытством? Да, наверное, оно самое, как ни странно.