Невыдуманные рассказы

Мне ничего не оставалось, как понурив голову и сокрушённо разведя руки в стороны, признаться ей, что да, женщина, одновременно прикидывая в уме, что не далее как третьего дня та была ещё девицей.

Рая сразу скуксилась, погасла и сникла. Видать, расстроилась. На прощание пробурчала что-то невнятное. Резко крутанулась на месте и выбежала в общий коридор, с силой захлопнув входную дверь.

Была она не в моём вкусе, и было понятно, что долгих отношений у нас не получится. Короче, я нажил себе в конторе ещё одного врага.

Москва. Чистопрудный бульвар! Он прекрасен в любую погоду и во всякое время года. Тут, сидя на скамейке, предлагал я вниманию друга свои скороспелые и ещё зелёные поэтические плоды.

– Мой голос слаб, – с чувством и придыханием произносил я. –

Он лишь отображенье

Минувшего, в котором всё – движенье

Иль отзвуки забытого стиха,

Пера гусиного скрипучее скольженье

И на бумаге белой два штриха.

Друг прослеживал генеалогию этого стишка от строк Баратынского «мой дар убог и голос мой не громок…» С чем я, естественно, не мог не согласиться.

Здесь же, особенно почему-то зимой, я иногда встречал высокого мощного мужчину в кожаном пальто или финской дублёнке, в какой-то уж очень пушистой шапке с лицом римского полководца и несколько собачьей фамилией. Валентин Гафт! Он спешил на службу в «Современник».

А я шёл по бульвару тоже в коже! Мой вильнюсский друг и учитель Слава Евдокимов подарил мне своё знаменитое кожаное пальто, которое сводило с ума и покорило не одну литовскую богемную красавицу. Правда, за эти бурные годы пальтишко несколько поистрепалось, и если принять во внимание, что его носил ещё дедушка Славы, то можно только диву даваться, как оно вообще не распалось на куски. Время от времени его надо было натирать чёрным сапожным кремом и драить жёсткой обувной щёткой. В общем, вид у него был достаточно приличным. Только многих почему-то смущал запах, особенно в транспорте.

А ещё мой друг подарил мне мутоновую шапку. Коричнево-рыжий пирожок. Этот мутоновый пирожок, похоже, испекли в XIX веке. Тулья у него была такая высокая, что виднеласб с любого конца бульвара. К тому же, пирожок был мне мал на два размера, сидел на макушке – и от этого он казался ещё выше. Вдобавок я носил длинные волосы и бороду.

Поравнявшись с Гафтом, я, как интеллигентный человек, элегантно приподнял свою уникальную шапку и слегка поклонился. Увидев такое чучело, да ещё приветствующее его, Гафт выпучил на меня и без того круглые глаза. Он был явно сбит с толку. Он ещё долго, пока шёл к театру, всё оборачивался в мою сторону. А я специально старался идти медленнее.

***

Всплывает в туманах памяти женщина, образ которой стал для меня почти мифом или легендой. Блондинка, с небесными глазами, с пышной грудью и чувственными чуть припухлыми губами.

Она притащила меня к себе в Лианозово с выставки, вернее из кафе недалеко от ЦДХ, где мы и познакомились. Я произвёл на неё впечатление познаниями в области живописи и вообще искусства. Мы пили водку сначала просто так, потом на брудершафт. После чего она предложила немедленно ехать к ней в Лианозово и продолжить живой разговор об искусстве. Она захотела ехать, чтобы не терять времени, на такси. Денег у меня оставалось мало, но, по моим подсчётам, должно было хватить. Я поделился с ней сомнениями насчёт того, что, возможно, не хватит, но она успокоила меня, сказав, что если не хватит, то она добавит.

Был уже вечер, когда мы весело подкатили к её дому. Поднялись на третий этаж пятиэтажки. Вошли в квартиру. Квартира как квартира. Да и некогда мне было особенно разглядывать. С порога занялись искусством. Причём подруга для утех выбирала самые неожиданные места, кроме дивана. Видно, блюла супружеское ложе, а может быть, так ей было интересней. Особенно ей приглянулась квадратная крышка стиральной машинки. Потом была ванна, кухонный стол, ковёр в гостиной, потом был балкон, и, под конец, мы опять вернулись к исходной позиции на машинке. Наша культурная программа закончилась, когда было около двух ночи. Я уже было собрался прилечь на диванчик и отойти ко сну, на что блондинка, несколько протрезвев и встрепенувшись, заявила, что о ночлеге не может быть и речи, так как скоро должен приехать со смены её муж-милиционер и у него есть пистолет. На вопрос, куда же я пойду в мороз, зимой, в два часа ночи, она ответила, что так будет лучше для нас обоих. Делать было нечего – и мне пришлось выметаться на улицу.

Я вышел и, пройдя несколько кварталов совершенно одинаковых домов, вспомнил о неприятном обстоятельстве: у меня не было денег.

Мелькнула мысль: «Пойти, вернуться и попросить денег у блондинки?» Но я обернулся назад и, увидев лабиринт зданий-близнецов, понял, что найти квартиру любительницы искусства и стиральной машинки просто нереально. Тем более что я не запомнил ни номера дома, ни номера квартиры.

Приходилось выбирать: оставаться в Лианозово и ждать шести часов утра, пока пойдут автобусы, или пилить пешком до Ярославки.

«Ждать на холоде четыре часа – это полный бред!»