Невольница: его добыча

Во мне все закипало. Хотелось ударить мальчишку по лицу, но я сдержалась — ничего хорошего не выйдет, только лишнего врага наживу. Он нагло прищурился. Его глаза живо напомнили другие. Как же они похожи.

— Не лезь не в свое дело, Клоп. Лучше скажи, где все — уже ночь?

— Может, ты тоже не в свое дело не полезешь?

Обиделся, гаденыш. Вдруг, он замер, прислушиваясь. Лицо сосредоточенно вытянулось. Со стороны коридора послышался не то шум, не то гул, не то шорох. Клоп подскочил и, к счастью, побежал к дверям, избавив меня от своего общества. Шорох нарастал, и дрожь внутри подсказывала, что что-то случилось.

48

Я не сразу поняла, что происходит. Парни ввалились скученной толпой, мелко перебирая ногами. Я встала со стула, попятилась поближе к Санилле, чтобы не мешать. Они несли лигура. Пришаркали к стойке и положили его на раздаточный стол. Точнее, свалили как тушу. Все было в крови, от дверей к стойке тянулась дорожка свежих густых кровяных капель.

Санилла выронила кастрюлю, и та с невыносимым грохотом куда-то откатилась:

— Что же это с ним?

Мартин скривился:

— Подстрелили, как видишь. В борделе.

— Кто?

Доброволец привычно взял бутылку, отпил прямо из горлышка:

— А некому? — он был красный, грязный. — Эй, Клоп! Где ты?

Мальчишка вбежал в двери:

— Здесь.

— Иди, притащи сюда Ника. Надеюсь, он трезвый. Помнишь, где?

Тот кивнул и тут же убежал.

Ник не слишком верно держался на ногах. Полноватый имперец средних лет с обрюзгшим красным лицом. Я подошла к Санилле:

— Он кто?

— Здешний доктор. Почти не трезвеет, но дело свое знает.

Я посмотрела на Ника и ужаснулась. Хорош доктор… Какое дело — он едва на ногах стоит! Он растолкал парней, подошел к столу и ткнул пятерней в бок Гектору. Тот застонал и выгнулся от боли, голова беспомощно свесилась со стойки, длинные волосы упали на пол. Ник скривился, повернулся к Мартину и покачал головой, капризно поджав губы:

— Лучевая… Да еще и такая глубокая.

— Залатаешь?

Медик брезгливо пожал плечами:

— Шить надо. Чистить. Возни много, материала много. А толку может и не будет.

Доброволец повел бровью, но ничего не сказал. Похоже, всем просто плевать, что он умирал. Я повернулась к Санилле:

— Да что же это? Почему они раздумывают?

Та опустила глаза, будто была виновата в чем-то:

— Как Мартин скажет — так и будет.

— Вы все тут с ума сошли, что ли?

Уже было плевать, кто что подумает: живой человек истекал кровью, а они просто стояли и взвешивали идиотские за и против! Я подошла, положила тяжелую голову раненного лигура на стойку и повернулась к Мартину:

— Спасите его. Что же вы, не люди что ли?

Доброволец усмехнулся, скрестил руки на груди:

— Что это так просишь? Как за родного. Тебе-то до него какое дело? Или заступничка пожалела?

Это было за гранью понимания. Разве тут что-то надо объяснять? Если Доброволец так мстит — это уж слишком жестоко. Я порывисто взяла Мартина за руку, сжала в ладонях. Все замолчали и замерли, наблюдая.

— Прошу, Мартин. Умоляю, спасите его. Он же ваш друг. Будь на его месте любой из вас, я просила бы точно так же. Любая жизнь стоит того, чтобы ее спасти.

Доброволец пристально посмотрел мне в глаза:

— Любая может и стоит. Эта — едва ли. Потом еще спасибо скажешь.

Я потеряла дар речи. Спасибо? За что? Пробормотала:

— Так же нельзя! Он живой. Он один из вас.

— Ммм… Пока живой. Потом не живой. Мертвым от него будет больше пользы, поверь. Или меньше вреда… Он не один из нас, детка. Ты еще не поняла?

Я стиснула грубые пальцы:

— Да какая разница? Пожалуйста. Спасите его.

Мартин долго молча изучал мое лицо, потом повернулся к Нику:

— Залатай его, что ли. Видали, как просит! Мозгов нет, глаза жалостливые. Дура — и есть дура. Сама потом поплачешь.

Я с облегчением вздохнула, не обращая внимания на злые слова.

— А ты, сердобольная, сама за ним ухаживать будешь. Чтобы эту собаку залатать, ветеринар нужен, а не врач. И помощи не проси, если что. Сама. Хоть на что-то сгодишься.

Я с готовностью кивнула. Сама так сама, главное, чтобы Гектора спасли… хотя бы попытались спасти.

Лигура сволокли со стойки раздачи, подхватили на руки и потащили вглубь коридора вслед за неверной поступью Ника. Он был совсем как мертвый. Я не представляла, как этот алкаш сможет зашить рану.

Медблок оказался всего лишь в подвале в двух шагах от столовой. Когда мы спустились на несколько ступеней, я уже почуяла аптечную вонь, которую не переносила с самого детства. Удивлюсь, если там, действительно, чисто. Прошли узким пыльным коридором, миновали мутную стеклянную дверь и вошли в неожиданно светлое помещение. После вездесущей полутьмы белый холодный свет бил по глазам, заставляя невольно зажмуриться. Даже защипало от навернувшихся слез. Ужасный свет и нестерпимый больничный запах. Теперь не удивляюсь, почему Ник постоянно пьян — я бы тоже здесь долго не выдержала.