Невместе

Я ненавижу себя сейчас за все это. Ненавижу за то, что позволила себе сдаться его рукам еще тогда, давно, когда все только зарождалось. Ненавижу, потому что сейчас мне приходится все это ломать, а мне, черт возьми, так не хочется!

Это очень больно. Не отвечать ему согласием и не прыгать от счастья.

А так хочется…

Это было волшебно. Он достал до каждой струны моей души. Он безумно красиво поет. И этот его взгляд глаза в глаза, который никогда не оставлял меня равнодушной, достал и до самого сердца.

Он так подготовился. Это все было так восхитительно!

Никто и никогда не делал для меня такого. И вообще столько всего, что сделал для меня Тимур. Я пыталась отвечать ему тем же, пыталась быть опорой и поддержкой во всем, но… Но сейчас я не могу. Я просто не имею права.

– Тимур… – с трудом нахожу в себе силы, чтобы сказать его имя. Прижимаю просто необъятный букет к себе, словно ища в нем защиты, и не знаю, что говорить дальше. Все слова застряли в горле, и я не могу протолкнуть их, чтобы сказать хоть что-то.

Он бросает гитару на землю, совершенно не заботясь о ее сохранности, подскакивает на ноги и подходит так близко, как только возможно, сжимая между нами букет.

– Почему нет, Саш? Почему…

В его голосе, глазах и эмоциях столько боли, что я снова начинаю плакать. Он не заслуживает всего этого, не заслуживает такого обращения!

– Спектакль окончен, – рявкает он всем стоящим рядом, а потом выхватывает у меня из рук букет и бросает его на землю, как минутой ранее бросал гитару. – Саш, – шепчет тихо, а потом берет мою руку в свою. Нет… Не нужно, пожалуйста, нет, нет. Не делай хуже, не усугубляй, я ведь и так умерла внутри уже, у меня ведь ни единой силы не осталось, чтобы хоть что-то сделать или сказать. – Сашенька, Солнце мое, – продолжает шептать надрывно. Мне кажется, он и сам на грани нервного срыва, столько надрыва в его речи. Он достает кольцо из коробочки и надевает его мне на безымянный. Сидит идеально. И безумно красивое. Другого он и не мог подобрать бы.

Притягиваю руку к лицу, закрываю рот и беззвучно рыдаю, чувствуя, как он стирает мокрые дорожки со щек, хотя это абсолютно не имеет никакого смысла: слезы текут без перерыва.

– Сашенька, маленькая моя, ну что такое? Ты перенервничала? Почему нет? Скажи, почему? Я все сделаю, весь мир к ногам твоим положу, ты только скажи мне, что не так. Что я не так сделал?

– Это я, – с трудом выдавливаю из себя пару слов. – Это все только я, я, понимаешь? Все дело только во мне, а ты замечательный, ты самый замечательный!

– Тогда расскажи. Пожалуйста, Саш. Иначе я умру сейчас тут же…

От этой боли в его голосе я плачу только сильнее. Прямо на его груди рыдаю, потому что он обнимает меня крепко и качает, как маленького ребенка, оберегая от всего этого проклятого мира.

Он всегда был против меня. Никогда этот мир меня не любил. Никогда не давал мне быть счастливой. Только в его руках я смогла почувствовать это, но… Но и тут сказка была совсем недолгой. Я съела отравленное яблоко, но если принц поцелует меня, то тоже отравится. Это не сказка с хорошим концом. Это сказка о том, что принцу придется сделать правильный выбор и двигаться дальше уже без принцессы.

Вот такая правда…

Я плачу еще долго. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем в глазах уже не остается слез, а горло начинает болеть от надрывных рыданий.

А он все ждет. Обнимает меня, укачивает и ждет. Терпеливо, как и всегда. Целует в волосы и лоб и молчит, дожидаясь, когда я смогу продолжить.

А я не могу. Но мне очень нужно. Я слишком долго обманывала этого мужчину, чтобы молчать еще хотя бы минуту.

– Давай присядем? – прошу его хриплым голосом и тяну на лавку. Послушно идет и садится рядом. Слушает. В глаза смотрит.

Рядом с нами лежит гитара, чуть подальше – букет цветов. Восхитительный букет! Встаю, поднимаю его, потому что не могу смотреть на это кощунство, и снова прижимаю его к груди, ища в нем защиту. Так будет чуточку легче.

– Я тебя очень люблю, – говорю первым делом, когда сажусь рядом с ним.

– Но не хочешь за меня замуж. – Он горько усмехается и опирается локтями на колени. Ему больно. Чертовски больно.

– Я хочу, – говорю правду, даже не осознавая, что делаю ему еще больнее этими словами. – Я была бы счастлива исполнить ту мечту. Большой дом, мы с тобой, дети, собака, коты…

– Но?

– Но из меня очень хреновая волшебница, Тимур. Достаточно хреновая для того, чтобы я не могла исполнить все это, как бы сильно ни хотела.

– Саш, я не понимаю ни черта. Правда.