— Ну вот, слетаешь в Москву и заработаешь на шифер, и на сантехнику. Еще и на хорошую сателлитаку останется, будешь на нее принимать передачи из других галактик.
— Ага. Или с того света… Ну что, валим отсюда?
— Да… «Пушку» положи на место.
— Сегодня хорошо пошмаляли. Все в черноту, в «башку» фашисту, кивнул рябой на издырявленную черную «голову» мишени, укладывая ее под лист поролона в багажнике…
2. ОПАСНЫЕ НОВОСТИ. МОСКВА. СЕГОДНЯ
С утренней почтой, отсортированной секретаршей Адой, на стол Фите лег и белый узкий конверт из хорошей плотной бумаги. В нем лежало два листка: один — ксерокопия газетной корреспонденции на французском языке; другой, как понял Фита, — перевод ее на русский, напечатанный, судя по шрифту, на компьютере. На краешке чистого газетного поля от руки по-русски было написано: «Пари-диманш нувель» — «Воскресные парижские новости». Повертев в руках конверт, осмотрев его и обнаружив, что обратного адреса нет, Фита принялся читать перевод, начинавшийся словами: «Как сообщил нам московский корреспондент…» То, что сообщал этот корреспондент, повергло Фиту в ужас. В заметке было сказано
Весь день Фита ходил сам не свой, все валилось из рук. И на заседании Думы пошел нехотя, не мог видеть скопище людей, хотелось закутаться в вату, ничего не слышать, запереться от окружающих… Единственной трезвой мыслью было твердое решение ничего не говорить рыжеволосому Якимову.
Но, как говорят, беда не приходит одна.
Поздно вечером Фита сидел на даче у себя в мансарде, служившей ему и кабинетом, и спальней. Он был мрачен, дурные предчувствия не отпускали, гоняли по замкнувшемуся кругу: Скорино, Желтовский, выследивший их в Париже, фотография, где он в парижской гостинице вместе со всеми.
И тут ударил по натянутым нервам телефонный звонок, Фита от неожиданности вздрогнул. Кто бы это? Глянул на часы: без четверти одиннадцать. Снял трубку:
— Слушаю.
— Это я.
Он узнал голос Якимова.
— Зачем вы… Вы же знаете порядок.
— Я все знаю. Я в поселке. Звоню из автомата на платформе, жду.
— Сейчас оденусь, — Фита почувствовал, как взмокло подмышками. В особо крайних случаях осторожный Якимов позволял себе звонить ему на дачу или на городскую квартиру. Да и то только из автомата. А на работу вообще никогда.
На платформе было темно, безлюдно. Только что прогрохотал, пронесся поезд дальнего следования, еще не осела взвихренная им пыль, выбитая колесами из гравия между шпал…
— В чем дело? — хмуро спросил Фита, когда встретились.
— Во-первых, сегодня арестован Ушкуев. Этого дурака взяли с поличным в момент получения мелкой, ничтожной взятки от какого-то общества слепых. Там, наверное, сто зрячих на одного слепого. Идиот, мало ему было… Он трус, начнут трясти, посыплется, как из развязанного мешка… Второе похуже. Вы в Париже с Желтовским
— Да. Мельком, в Бурже.
— Говорили о чем-нибудь?
Фита насупил брови, вспоминал. И как в кратком свете ночной молнии возникло: Бурже, толпа, вдруг подошедший Желтовский, их разговор: «Вы-то каким чудом здесь? — спросил Желтовский. — Вы же теперь ушли в другую сферу». — «В командировке, — ответил Фита. — Но по старой памяти решил заглянуть сюда…» — «Кто эти трое, тот рыжий и двое справа, беседуют с каким-то бородачом?» — «Понятия не имею…»
— Перебросились двумя-тремя фразами, я ему попенял, что до сих пор не сделал фотографий с моей дачи, — соврал Фита, с ужасом сопоставляя этот разговор с Желтовским со всем, что произошло, и что еще могло последовать. — В общем пустяковый разговор.
— Вот вам продолжение вашей встречи с Желтовским в Бурже, — протянул Якимов ему два листка. — Тут ксерокопия со статейки в парижской газете и перевод ее на русский.
— О чем статейка? — в волнении засопел Фита, уже догадываясь, о чем речь.
— Обо всем, обо всем, правда, без упоминаний фамилий. Но обещают назвать. Прислано сегодня анонимно Батрову в «Улыбку».
— Я все это знаю, — тихо сказал Фита, понимая, что скрывать уже бессмысленно.
— Откуда?
— Получил с утренней почтой на службу такое же послание… Зачем он это делает, не пойму.