Невеста смерти

Кэм с возрастом и сам стал задумываться о продолжении рода — тем более, теперь он был не уличным щенком, пробившимся наверх зубами и лапами, а еще и наследником древнего рода римлян, увенчавших себя многовековой славой. Но если он и хотел подарить свое семя, то только в такое лоно, которое сможет выносить ему достойных сыновей — выносить и воспитать. А кроме Гайи, смешивать свою кровь ни с кем он и не хотел пока что — чем дальше наблюдал за жизнью дворцовой знати, ровни себе, тем меньше хотел найти невесту среди них. Да и не был уверен, что юная невеста, в оранжевой фате, осыпанная зернами пшеницы и слегка сбрызнутая на счастье по подолу кровью невинно пострадавшего на празднестве гладиатора, оказавшись с ним наедине в кубикуле, не вылетит с криком о помощи в атриум нагишом, увидев его татуировки.

Он в своей жизни познал много женщин, и далеко не всех по своему желанию выбирал — была и жрица Изиды, да и просто надо было в определенный момент поддерживать репутацию повесы, красавца-варвара, нахального торгового гостя. И только Гайя смогла затронуть его душу, только с ней он вновь ощутил себя сбросившим коросту с души. Умная, сильная и при этом потрясающе красивая, свободная, не боящаяся ничего в жизни — такой он ее узнал в первый же момент их встречи, когда она перехватила рукой цепь, летящую ей же в лицо, а затем и вовсе кинулась за ним в море, решив, что он покончил с собой от пыток. Кэм помнил ее и взбирающейся вместе с ним по снастям к самому верху главной мачты, и беспомощно мечущуюся в жару у него на руках, стянутую бинтами и кашляющую кровью. Помнил он и ее нежные руки, когда настал ее черед врачевать уже его рану.

Кэмиллус продолжал наблюдать за Гайей — и уже с тревогой в душе. Уж очень свободно она раскинулась на пиршественном ложе, задевая обнаженным плечом спину сидящего рядом немолодого, красивого статью состоявшегося и уверенного в себе человека, известного юриста и оратора, часто и помногу выступающего на Форуме с пламенными речами, прославляющими Октавиана и мудрость его решений.

Вот она повернулась так, что он смог увидеть ее лицо — и ему все стало понятно. Не случайно он несколько лет посвятил тайной страже императора, мотался по Египту и Сирии — видел, что может сделать с женщиной невинный внешне яд, практически не заметный в вине, не выдающий себя ни запахом, ни вкусом, но сводящий женщину с ума, превращающий ее в обезумевшую вакханку, жаждущую животного плотского наслаждения. И без того бледная, сейчас Гая была совершенно мраморной статуей, и лишь на скулах играли пятна яркого румянца, такого же цвета, как и троянда в ее венке. Ее глаза уже не были прикрыты ресницами, да и не смотрели тем самым ее знаменитым взглядом положившего стрелу на тетиву лучника. Они были широко распахнуты, мерцали зеленоватым огнем и влажным блеском. Ноздри тонкого, слегка вздернутого носика девушки трепетали, как у хищной пантеры или тигрицы, почуявшей добычу.

— Рагнар, побудь пока сам тут, — бросил он товарищу и стал пробираться вдоль стены, старясь не привлекать к себе особого внимания. Кэм знал, что сейчас яд заставит ее встать и начать искать выход тому томлению, которое постепенно охватывает все ее тело и затуманивает разум. И действительно, она спустила ножку, взмахнув при этом подолом легкой столы так, что тончайшее полотно взметнулось вокруг не волной, обнажив ноги до самых бедер, а она с ленивой грацией замерла на мгновение, давая окружающим ее мужчинам вперить разгоревшиеся взоры в ее стройные мускулистые бедра, на одном из которых виднелся рисунок спускающегося по ноге дракона. Вот она встала и неизвестно откуда взявшейся манящей походкой со слегка покачивающимися бедрами пошла по залу, даже не видя его — но Кэм умело и незаметно для окружающих преградил ей путь как бы невзначай:

— Трибун, езжай домой.

Она вскинула на него свои и без того сводящие его с ума глаза, а сейчас — жадно зовущие его за собой:

— Да? — в ее голосе, слегка охрипшем и ставшем от этого еще более глубоким и манящим, загадочным, он услышал пугающие нотки и окончательно уверился в правильности своего предположения.

— Да. Немедленно. Иначе утром бросишься животом на собственный меч.

— А я бы предпочла не животом, не утром и не на собственный. И не на стальной, а куда более нежный…

— Гайя. Остановись. Немедленно домой. Я не могу тебе приказать. Но прошу, — Кэм понимал, что их разговор затянулся, что и так уже Гайю треплют грязные языки сплетен, марающие ее гораздо чернее, чем та сажа, в которой она измазала спину, отбивая маяк. Сажу он тогда смыл в два счета душистым мылом и морской теплой водой — а вот сплетни прилипали. Раздражали, а ему самому резали сердце ножом. Уж он то знал, насколько она чиста и невинна.

— Да? Просишь? И как сильно?

Он посмотрел ей в глаза так, как никогда еще не смотрел:

— Очень. Езжай домой и жди меня. Согласна?