Невеста смерти

— А при чем тут она? Не она ж за Марсиусом бежала.

— И все равно, почтеннейшие квириты! Прыгать с парапета это так не женственно!

— А что ж мы все хотели…

Гайя повела плечами, как будто слова падали на нее мокрыми липкими осенними листьями. Отыскала глазами Луциллу, или правда потерянную и раздавленную случившимся, или умело изображающую горе. Женщина была окружена целой толпой сочувствующих женщин, сокрушавшихся по поводу непостоянства красивых военных.

Гайя была готова завести с действительно вызывающей жалость женщиной заговорить как можно теплее и даже попытаться подружиться с ней, чтобы довершить начатое Марсом расследование. Но едва Луцила увидела ее, как выражение вселенской скорби сошло с ее заплаканного личика и выглянула истинная фурия:

— Ты!!! Дрянь! Мало тебе мужиков в когорте! Ты увела моего милого, дорогого Марса!

— Успокойся, Луцилла, — протянула к ней руки и улыбнулась Гайя. — Все не так, как ты думаешь…

— Нет! Не подлизывайся! Лошадь ломовая! И зачем ты вообще во дворце оказалась? На тебе же воду возить! Из твоего паллия три моих можно сделать! И как такие маленькие ножки такую тушу воловью таскают?

Гайя приобняла Луциллу:

— В тебе сейчас говорит гнев. А он плохой советчик. Ты же сама устыдишься своих слов. Не надо, милая Луцилла. И ведь Марсиусу пересскажут все твои слова. И даже гримасы покажут, — она, все понижая голос, пыталась уговорить Луциллу.

Но та что-то увидела и услышала свое:

— Ой, да ты же Невеста смерти! Та гладиаторша! О которой гудел Рим! Это тебя Марс, мой Марс унес с арены прошлой осенью!

— Успокойся, — не на шутку перепугалась Гайя. — Ты что-то путаешь. Я долго воевала в Сирии, и вернулась в Рим совсем недавно.

— Лжешь, — зашлась в истерике Луцилла.

Гайя обвела собравшихся плотным кольцом людей своим чарующим взором и сказала как можно более сочувственно:

— Бедняжка! Она тронулась умом. Потеряла мужа. А тут такое досадное происшествие. И, может, она пила частенько неразбавленное, пока грустила о безвременно ушедшем супруге?

И языки заработали крепче мельничных жерновов:

— Больна! Точно больна!

— И пила! Метретами!

— Рехнулась с горя, бедненькая.

— Столько горя, а после столько радости, и снова удар по нервам. Вот и не выдержала.

— А женский мозг вообще слабый.

К ним уже пробивался личный врач Октавиана, пощупал пульс у бьющейся в истерике Луциллы:

— Разлитие черной желчи. Идем, голубушка, я займусь тобой.

— Куда он ее увел? — возник новый шквал обсуждений, и Гайя, никогда с этим не сталкивавшаяся, с содроганием услышала о способах лечения буйнопомешанных…

Единственное, на что надеялась она — это то, что мнения людей о медицине несколько не точны, как, например, о ее личной жизни и императора… Ей искренне не хотелось, чтобы Луциллу обрили наголо и держали в холодной ванне.

Луцилла удалилась, и о ней тут же забыли. Теперь уже жалели Марса — известие о том, что ему выдали сорок розг, невероятным образом переплелось с новостью о сумасшествии Луциллы. И все судачили:

— Одна невеста удрала прямо накануне свадьбы. Вторая рехнулась, и тоже внезапно. Что-то с ним не так. Может, они обе что-то увидели и узнали? Да уж, никто теперь не решится стать его невестой. Так смерти в женихи и достанется где-нибудь в бою. Говорят, воин он отчаянный, каких поискать…

Гайя едва сдержала усмешку — свое прозвище Невеста смерти она помнила хорошо. Да и странный сон про то, как едва не вышла замуж за Аида — тоже.

Терять Луциллу было не с руки — они с таким трудом установили благодаря дотошности Друза, что Луцилла была не столь невинна. Милая вдовушка не стеснялась брать наличные, и не только в сестерциях, но в динариях за то, что не возражала, что «друзья» ее покойного мужа продолжали беспрепятственно пользоваться ее виллой. Что особенно покоробило всех спекулаториев, это то, что супругу-то как раз Луцилла представила наемников как своих дальних родственников, приехавших из Остии и решивших открыть в Риме свое дело, да вот только что-то не складывается…

Гайе и самой стало интересно пообщаться с кареглазой красавицей — как у внешне недалекой молодой женщины хватало ума и такта, житейского чутья так искусно лгать супругу, которого, судя по успехам его торговли, особо дураком-то и язык не поворачивался назвать. У Гайи закралось подозрение, что Луцилла при всей ее житейской хватке и сообразительности, смешанных с природным обаянием, все же имела хорошего наставника, который вовремя подсказывал ей, кому и что проворковать. И лично ей самой было больно за Марса — Луцилла не любила его, а просто хотела получить его высокий статус, а с ним и деньги, которых ей отчаянно не хватало на привычный образ жизни — ее «друзья» стали достаточно скуповаты.