Ее интересовал только Рагнар. И еще немного — та прославившаяся в этом сезоне гладиаторша с пугающим прозвищем Невеста смерти, так похожая на пропавшую где-то в дебрях дядиной службы веселую и красивую Гайю. Гайю Юлия вспоминала часто, особенно, глядя на себя в зеркало — ей казалось, что она сама похожа на какое-то мелкое животное типа ласки, с удивленными большими глазами и тонким ломким телом. «Другое дело Гайя», — думала про себя Юлия, крутясь перед большой бронзовой пластиной, оправленной в резную деревянную раму. — «У Гайи ведь все на месте, и грудь роскошная, а не куски теста, как у Друзиллы, и локоны свои, а не купленные в Субуре, как у жидковолосых от природы Клавдии и ее накрашенной до состояния отштукатуренной стены мамаши. А мышцы как у дядиных солдат». Но тут же спохватывалась — Гайя и была солдатом. Хотя девочку с первых же часов знакомства удивило, что Гайя не хохотала хриплым басом и не ругалась дикими словечками, как делали это иногда подчиненные дяди, думая, что их никто не слышит, пока они ожидают выхода своего командира из дома. Увидев как-то изумленную Юлию, два огромных по ее меркам парня в алых плащах и белоснежных туниках под начищенными до ослепительного блеска доспехами сразу покраснели ярче плащей и начали наперебой извиняться перед ней, вынудив девочку просто спастись бегством в атриум, под защиту стен дома и тетиной личной рабыни.
Мирмиллон, красавица серебряная рыбка с двумя мечами, кружила вокруг сурового рыбака с бугрящимися натруженными руками, босого и полуобнаженного, прикрытого лишь на узких бедрах алым лоскутом с тяжелым боевым поясом, грозно размахивающего сетью.
Он несколько раз пытался накинуть ее на прекрасную рыбачку в развевающемся белом хитоне, но она то ловко перепрыгивала через несущуюся к ней сеть, то прогибалась спиной назад под нее, каждый раз оставляя рыбака без добычи.
Один из ударов мелькающих в ее руках мечей она перерубила древко трезубца, а следующим — и саму сеть. Безоружный ретиарий бросился на нее, пытаясь поймать голыми руками, но девушка, изящно воткнув мечи одним движением в песок, сама прыгнула ему навстречу и сбила на песок точным ударом ног в живот. Он откатился, а она, не давая ему встать до конца, поймала голову мужчины, не прикрытую, как и положено ретиарию, шлемом, обеими руками и резким движением свернула насторону, одновременно ударив коленом в основание ребер. Его такое большое и сильное по сравнению с ее тонкой талией и сильными, но гибкими и легкими руками, тело вздрогнуло и завалилось на песок, загребая его согнутыми и на глазах слабеющими пальцами. Вот ретиарий издал последний хрип и замер на песке.
Красавица-мирмиллон сдернула полуоткрытый шлем, выпустив наружу золотисто-рыжую, туго заплетенную на макушке косу, спускавшуюся ей чуть ниже лопаток, встряхнула головой, приветствуя зрителей.
Толпа рукоплескала — Невеста смерти опять порадовала красивым и быстрым боем, вот разве что его быстрота немного огорчала, и все просили продолжения. Между тем, лорарии вышли с ременной петлей, чтобы убрать труп. Вместе в ними к Воротам Либитины, через которые выносят погибших гладиаторов, от Ворот Жизни наискосок поспешила невысокая женщина в сопровождении еще одного лорария, почти бежавшего с раскаленным металлическим прутом на деревянной ручке. Они склонились над трупом, женщина приложила руку к шее и покачала головой, лорарий прикоснулся к его ноге раскаленным докрасна металлом, отогнал рукой едкий дым и махнул рукой остальным. Лорарии накинули петлю на лодыжки мертвеца и потащили его, бессильно раскинувшего руки по песку, в ворота смерти, откуда дальше тела вывозили на телеге, прикрытой рогожей, на дальнюю часть Эсквилина, где сбрасывали в яму, присыпая негашеной известью. Когда яма наполнялась трупами умерших рабов и павших животных, ее засыпали землей из раскапываемой следующей.
Урбанарий, стоявший на посту у одного из наружных входов в Большой Цирк, тоскливо смотрел на бедно одетую немолодую щенщину с заплаканным лицом.
— Сынок, пропусти меня к главному.
— Какому главному, мать? К императору? Или к старшему уборщику?
— Сынок, — залилась слезами женщина. — Неужели тебе хочется глумиться над старухой? Надо мной и так жизнь поглумилась. Сыночка моего убили…
— Убили? Так что же ты сюда пришла развлекаться? Тебе надо бежать к нашему префекту, он пошлет кого надо, все у тебя расспросит. Сына не вернуть, но накажут того, кто его убил. Чтоб он впредь никого еще не убил. Поняла? — наставительно выговаривал урбанарий привычные слова, размышляя про себя о том, что жители Великого Города так и не привыкли смотреть на них, как на защитников своих интересов.
— Так оно ж, — запричитала женщина. — Здесь и убили.
— Когда? Где? — встрепенулся урбанарий, решив, что опять произошла трагедия с одиним из тех мужчин, стремящихся заработать деньги не честным трудом, а делая ставки на выступающих гладиаторов и возниц.