Невеста по ошибке

         Ира увидела, как на губах Генриха появляется и расцветает ехидная улыбка, и поняла, что все ее планы можно выбрасывать в помойное ведро: беременную жену Генрих точно никуда не отпустит. А если и отпустит, то под конвоем.

         Впрочем, не один Генрих собирался запереть Иру в четырех стенах. Отец объявился на следующий день, самолично преподнес Ире браслеты, защищавшие плод и роженицу, и сообщил:

         - Мать на предпоследнем месяце, ей сейчас совсем нельзя волноваться. Помни об этом, когда соберешься совершить очередную глупость.

         «Угу, - ехидно фыркнула про себя Ира, - то-то я совершаю глупости на каждом шагу, а мама буквально каждую секунду обо мне волнуется. Чушь собачья».

         - Пап, - начала было она, но отец перебил, покачав головой:

         - Или ведешь себя спокойно вплоть до своих родов, или забираю тебя в столицу драконов. Там все твои чудачества спишут на беременность.

         «И не станут воспринимать меня всерьез, - добавила Ира мысленно. – Сволочи. Все сволочи».

         Отец ушел, предварительно демонстративно пообщавшись о чем-то с Генрихом у Иры на виду.

         - Указания давал, как с тобой следует обращаться, - ответил любимый супруг на вопрос Иры, едва дверь за отцом закрылась. – Не больше одного урока в день до седьмого месяца. А потом запереть тебя в спальне и не выпускать, пока не родишь.

         - Изверги, - пробурчала Ира. – Я с ума тут от скуки сойду. Сколько тут месяцев длится беременность?

         - Десять.

         Ира завыла, негромко, но с чувством, с толком.

         Генрих заржал. Словно довольный конь:

         - Не пройдет. И мне, и обоим родам нужен наследник. Так что…

         - Два урока. До десятого.

         - Два. До седьмого.

         Ира, насупившись, кивнула. Лучше так, чем вообще в спальне запрут.

         Валери, узнав, обрадовалась скорому появлению племянника или племянницы:

         - Ах, Луиза, дети – такое счастье, - манерно закатила она глаза.

         - Так и скажи, - фыркнула Ира, - рада, что все бразды правления школой перейдут в твои руки.

         Валери покраснела.

         Ира видела, конечно, что невестка мечтает проявить себя не только на месте учителя, но и на месте директора. Ей мало было свободы, хотелось большей ответственности. И, в принципе, Ира была не против. Но не так же сразу!

Глава 27

- Ой цветет калина в поле у ручья, - доносилось со второго этажа так, будто Луиза находилась рядом. В одной комнате с Генрихом и его родителями, - Парня молодого, полюбила я. Парня полюбила, на свою беду. Не могу открыться, слов я не найду[1].

         Генрих поморщился: или слышимость в доме отвратная, или кое у кого чересчур громкий голос.

         - Терпи, сын, - с понимающей улыбкой качнул головой отец. – Беременных нельзя огорчать.

         - Пока что огорчает она меня, - проворчал Генрих. – И ведь трезвая же.

         - Настроение плохое, вот и поет, - вступилась за невестку мать. – Когда я была беременная, все три раза, во всех наших домах появилось множество вязаных салфеток. И вы, дети, все трое, ходили лет до пяти в вязаных костюмчиках.

         О, вязаные костюмчики Генрих прекрасно помнил. Кошмар его детства. Все дети как дети, в штанах, кофтах, майках, шортах. А он… Вязаная одежда! По поводу и без! Даже сейчас Генриха передернуло от воспоминаний.

         - Вспомнил? – беззлобно поддел его отец. – Вот и не мешай жене.

         - Живое существо так орать не способно, - буркнул Генрих.

         - Она – беременная драконица. У них в это время могут быть любые отклонения от нормы, - «утешил» отец.

         Генрих выругался по-тролльи, правда, про себя. А ведь шел только четвертый месяц! Что будет дальше, страшно представить!

         В кои-то веки Генрих пожалел, что кронпринц драконов не забрал с собой дочь, когда принес ей защитные браслеты. Пусть свою семейку изводила бы. Они заслужили. А он-то тут при чем?

         Пение замолкло на целых десять-пятнадцать секунд. Генрих наивно понадеялся, что на сегодня хватит. Но нет.

         - Ой, то не вечер, то не вечер, - грянуло сверху с новой силой, - Ой мне малым малом спалось. Мне малым мало спалось, Ой да во сне привиделось… Мне во сне привиделось, Будто конь мой вороной Разыгрался, расплясался, Ой да разрезвился подо мной[2]…

         Генрих, не выдержав, застонал.

         - Нет, чтобы подняться, утешить несчастную супругу, - иронично заметил отец.

         - И потерять слух раз и навсегда, - огрызнулся Генрих. – Боги, ну за что, а?!

***

         Ира тосковала. Тоска разъедала ее душу, затрагивала сердце и заставляла петь. Или плакать. Ира каждый раз выбирала песню. Молодость прошла, жизнь, считай, тоже вот-вот пойдет под откос. Нет больше свободы действий. Скоро Ира станет матерью, и прощайте, тихие спокойные ночи, возможность распоряжаться своим временем… Эх, да что там говорить…

         Ира, конечно, прекрасно осознавала, что все эти мысли – результат нарушения гормонального фона. Но легче ей от такого осознавания не становилось.

         Живот уже становился заметным. Ну как, живот. Пока небольшой животик. Но народ на улице и в школе уже косился и, Ира была уверена, между собой гадал, кто же скоро родится, мальчик или девочка.