– Кто был стражем на этой предполагаемой церемонии? – спросила она высокомерно.
– Я, – ответил Али.
– Ты не имел права! – вмешался Махад, повысив голос. – Я был тогда в Могадишо. Ты позвал меня? Или ее отца? Вы могли послать за мной. Почему вы этого не сделали?
– Это не важно, – ответил Али. – Брак был заключен.
– У тебя есть доказательства? Документ?
У Али ничего не было. Они продолжали спорить. Когда Али сказал, что уходит, мама не попросила его остаться, как того требуют правила хорошего тона.
– Я никому не позволю распускать слухи о моих детях, – отрезала она.
Как только Али ушел, Махад повернулся ко мне.
– Где свидетельство? – спросил он.
Было бессмысленно отрицать то, что произошло. Я призналась во всем – точнее, почти во всем. Я умолчала о ночи в отеле, но подтвердила, что вышла замуж за Махмуда в Могадишо накануне его отъезда в Россию. А потом он влюбился в финскую девушку и собирается жениться на ней. Я показала фотографии и письмо, которые она мне прислала.
– Видите, Махмуд тоже хочет забыть об этом, и я написала ему, что не против, – сбивчиво закончила я. – Это было ошибкой.
Я достала свидетельство о браке, которое Али Версенгели отдал мне в Могадишо.
Махад подозрительно посмотрел на него:
– Этот документ недействителен. В нем не прописан страж.
Он порвал бумагу, бросил клочки на пол и разразился тирадой о моей безответственности. Мама не произнесла ни слова. Я знала: она сердится, но рада, что брак с Махмудом аннулирован – в тот момент ее волновало только то, как уберечь семью от скандала.
Махад бросил все силы на то, чтобы Али Версенгели не помешал церемонии
Потом Махад выяснил, где живет Али Версенгели, пришел к нему и сказал, что
В день свадьбы я занималась тем же, чем обычно: оделась, как всегда, и работала по дому. Я ничего не хотела знать о свадьбе, хотя понимала, что именно сейчас в доме Фараха Гуре
Я приготовила обед, а потом пошла гулять с Хавейей. Мы ходили по парку и говорили о том, как перевернулась наша жизнь за последнюю неделю.
После
Когда мы оставались наедине, я была словно заморожена. Я даже представить себе не могла, что могу хотеть этого мужчину, просыпаться с ним по утрам.
Не все традиции были соблюдены. Свекровь не удостоверилась, что я девственница. Мы были выше таких процедур. Все было напоказ. Встречаясь с его друзьями, я вела себя, как и положено дочери Хирси Маган, носила черный хиджаб, который они все одобряли. Мы мало говорили о войне и текущих событиях. Я сосредоточилась на поведении: говорила мягко, вежливо, стараясь не опозорить родителей. Я была опустошена.
Друзья Османа сердились не на болтунов или лжецов, их злость была направлена на женщин, которые не носили головного платка, и на мужчин, которые молились не так часто, как следовало. Мне вспоминалась Иджаабо. Это все больше и больше раздражало меня.
Через шесть дней я проводила Османа в аэропорт, он возвращался в Торонто. План был таков: он готовил все бумаги для получения визы, а я должна прилететь к нему как можно скорее. В аэропорту он обнял меня и сказал:
– Буду ждать встречи. Я кивнула и сказала:
– Счастливого пути. – И высвободилась из его объятий.
Я понимала, что слишком холодна, и сожалела об этом, но ничего не могла поделать.
В конце концов Али Версенгели все-таки встретился с моим отцом. Абех закрыл дверь у него перед носом, а потом пришел ко мне на Парк-роуд. В эти дни он часто заходил к нам: приносил бумаги на подпись, анкеты для визы. Отец буквально лучился самодовольством, радуясь тому, что у него появилась новая задача – подготовить мой отъезд.
– До меня дошли слухи о вас с Махмудом, сыном твоего дяди, – сказал он. – Что из этого правда?
– Ничего, – ответила я, и папа ушел, напевая. Он был так счастлив тогда.