Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

Мак оттащил его на тюфяк и подложил ящик ему под ноги. Лагерь гудел голосами, слышался немолчный бормочущий гул – разнообразный, постоянно меняющий тон, как журчание ручья. Мимо палатки взад-вперед сновали люди. Вновь взвыли сирены, но на этот раз в вое их не было энтузиазма – пожарные машины возвращались обратно.

Мак расстегнул на Джиме рубашку, плеснул воды ему на лицо и шею.

Джим открыл глаза и поднял их на Мака.

– Все плывет, – жалобно простонал он. – Хорошо бы док вернулся и дал мне лекарство какое, что ли… Как думаешь, вернется он, а, Мак?

– Не знаю. Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Голова вот только… Наверно, порастратил я все силы дочиста. Отдохнуть бы надо.

– Конечно. Поспи-ка, а я пока пойду, попробую супчику тебе раздобыть, бульона, в котором мясо варилось. Полежи тихонько, пока я супу не принес.

После ухода Мака Джим хмуро уставился в потолок палатки. Потом произнес вслух: «Интересно, не кончилось ли все. Думаю, нет, не кончилось, но всяко может быть». Потом веки его начали слипаться, и он заснул.

Явившись с супом, Мак поставил жестянку на землю, вытянул ящик из-под ног Джима, а сам опустился на краешек тюфяка и стал вглядываться в измученное беззащитное лицо спящего.

Лицо это находилось в беспрестанном движении. Губы то размыкались, обнажая зубы так надолго, что те даже сохли на воздухе, то вновь смыкались над зубами. Подглазья и кожа на висках нервно дергались. Был момент, когда, словно бы под собственной тяжестью, губы округлились, чтобы что-то сказать, помочь вымолвить какое-то слово, но вырвалось оттуда лишь невнятное глухое мычание. Мак прикрыл спящего Джима старыми одеялами.

Неожиданно в лампе стало уменьшаться, сворачиваясь, пламя. Фитилек сник, и темнота из углов поползла к центру палатки. Мак тут же вскочил и отыскал бидон с носиком, полный керосина. Отвинтив колпак, он подлил в лампу керосина. Пламя медленно стало расти вновь, и края его распахнулись, как крылья бабочки.

Снаружи доносились медленные шаги прохаживающихся туда-сюда патрулей. Вдали на дороге грохотали ночные фуры. Мак снял лампу с опорного шеста и, отнеся ее к тюфяку, поставил на земляной пол палатки. Из брючного кармана он вытащил сложенные листки бумаги, замусоленный конверт с маркой и огрызок карандаша. Пристроив бумагу на коленке, он написал крупными округлыми буквами.

Дорогой Гарри.

Христом-богом прошу, пришли нам помощь. Накануне вечером был схвачен док Бертон. Думаю, что это так. Док бы нас не предал, но с нами его больше нет. Долина эта собрана в кулак – что тебе Италия. «Бдительные» лютуют. Нам нужны еда, лекарства и деньги. Дик отлично делает свое дело, но без сторонней помощи, боюсь, мы пропали. Никогда еще не случалось мне работать в месте, столь дьявольски сплоченном! Ситуацию здесь контролируют, насколько мне известно, человека три, не больше, а Дик, полагаю, уже мог загреметь в кутузку.

Джим прекрасно справляется. Он, конечно, молоток. Рядом с ним я чувствую себя каким-то жалким молокососом. Завтра жду, что нас вышибут отсюда. «Бдительные» сожгли амбар нашего хозяина, и он на нас зол, как черт. Без дока Бертона на нас ополчится местная санитарная служба. Попробуй что-нибудь придумать. Мы с Джимом у власти на заметке, и охота на наши скальпы идет постоянно. Здесь должен быть кто-то на случай, если нас с Джимом сцапают.

Я криком кричу о помощи, Гарри. Сочувствующие напуганы, но не это самое худшее.

Он взял новый листок бумаги.