Неуловимый монитор

— Эй, выходи кто есть, братва! Уходит последний корабль с Дона!

Алексей Емельянович не отрывал глаз от зарослей ивняка. Овидько охрип, но продолжал кричать, сложив руки рупором:

— Уходит последний корабль с Дона!

Дождь хлынул с новой силой. Матросы и офицеры вымокли до нитки. И все же они упорно продолжали поиски. Анатолий Кузнецов, с подвязанной бинтом левой рукой, орудовал одною правой, раздвигая камыши. Василий Губа, с перевязанной головой, ни за что не уходил с палубы.

— Ведь я сам в таком положении был, — говорил он военфельдшеру Кушлаку. — Я ж отлично понимаю, какое это положение.

Вскоре Кузнецов крикнул на мостик:

— Стоп!

Машину застопорили. Монитор стал. Губа спрыгнул в воду. Вместе с боцманом они втащили на палубу морского пехотинца, крепко сжимавшего в руке автомат. Кузнецов поднял его намокшую бескозырку. Пехотинец дышал тяжело и прерывисто. Под разорванным и простреленным бушлатом пестрела его «морская душа».

— Давай, давай его сюда, — загудели матросы.

Несколько рук подхватили пехотинца.

Его бережно отнесли в кают-компанию. Фельдшер принялся приводить его в чувство. Пехотинец открыл глаза. Он обвел кают-компанию мутным взглядом.

— Я на корабле? Что за корабль? — спросил он.

— «Железняков», — ответил Кушлак, осматривавший его раны.

— «Железняков»? Слыхал. — Лицо морского пехотинца расплылось в улыбке. — Лечи, товарищ врач, поднимай на копыта…

Кушлак принялся, перевязывать матроса. Корабль все так же медленно, черепашьим шагом, шел дальше. Вскоре Володя Гуцайт срывающимся голосом крикнул с берега:

— Стоп!

Корабль снова стал. В густой осоке Володя нашел девушку в морской форме. Овидько подхватил морячку, как ребенка.

— Пух! — сказал он. — Мотылек!

Девушка действительно была маленькая и хрупкая. По пояс в воде, стараясь не оступиться, Овидько понес девушку к кораблю, бережно поддерживая ее голову с коротко остриженными мокрыми волосами. У самого борта было довольно глубоко. Вода дошла богатырю до груди. Тогда он высоко поднял девушку на вытянутых руках и сказал:

— Принимайте.

Алексей Емельянович подхватил морячку. Она вздохнула и открыла веки, опушенные густыми ресницами. Глаза у нее были синие.

— Свои? — воскликнула она. — Матросы? Где ж я?

— На «Железняке», — ответил Алексей Емельянович.

— На «Железняке»? Господи, неужто на «Железняке»? Сколько мы о вас слышали? Но почему… почему вы еще здесь? Кругом немцы…

Алексей Емельянович не без гордости пояснил, что корабль всегда успеет выйти в море.

— Вас перевяжут, вылечат, — сказал он морячке. — Куда вы ранены?

— В ноги, — и девушка горько заплакала.

— Не надо плакать.

— Я никогда не буду ходить!

— Глупости! Поправитесь, и еще как будете бегать! Как вас зовут?

— Валей, — ответила сквозь слезы девушка.

— Все будет отлично, Валя, — сказал Алексей Емельянович, внося морячку в свою каюту и укладывая на койку.

За ним вошел Кушлак.

— Ну, эскулап, лечи, да лечи получше.

Кушлак, немного растерянный и озадаченный, принялся осматривать морячку. Ранения были тяжелые, но кости — целы. Впервые военфельдшеру пришлось оказывать помощь раненой женщине. Да и вообще за все время войны это была первая женщина на борту «Железнякова».

За несколько часов железняковцы подобрали двенадцать раненых. Где-то далеко за рекой грохотали орудия и пылали пожары. В сером небе пролетали на восток фашистские самолеты.

Наступил вечер. Над рекой заклубилось густое молоко. Харченко понял, что Продолжать поиски в тумане — дело бесполезное. Но он твердо решил не уходить, пока не будет осмотрен другой берег Дона. Туман поднялся до потемневшего неба. Матросы поисковой группы собрались на борту и с жадностью ужинали (продуктов на корабле снова было вдоволь). Корабль медленно двигался, высматривая место для ночной стоянки.

Теперь повсюду — и в ярко освещенной кают-компании, и в каютах офицеров, и в кубриках — лежали спасенные люди. Несколько часов назад они считали, что жизнь их кончена, и приготовились к смерти. Теперь они беспрерывно и лихорадочно говорили. Они так долго молчали, что им хотелось наговориться вдосталь.

Пожилой толстый мичман из морской пехоты с наслаждением курил трубку и рассказывал, как он ударом кулака раскроил голову гитлеровцу. Другие рассказывали, сколько немцев потонуло в Дону, вспоминали рукопашные схватки на берегу, свои скитания в плавнях.

Морячка Валя спрашивала Алексея Емельяновича:

— Скажите, я не сплю? Может быть, мне все это мерещится, товарищ капитан-лейтенант? Вы знаете, доктор ваш говорит, что я скоро на ноги встану. Значит, я вернусь в свой батальон?

— Ну ясно вернетесь, — уверял Алексей Емельянович. — Еще повоюете, Валя.

— А мои-то, наверное, думают, что меня и в живых нету. Эх, написать бы им! Вот удивятся!

Вдруг Валя приподнялась на койке и крепко поцеловала командира!

— Вы жизнь мне спасли, жизнь! — воскликнула она горячо. — Если бы вы знали, как жить хочется! Я думала, навсегда в плавнях останусь… страшное слово — «навсегда»! А теперь — я такая счастливая!