Неукротимый, как море

Остальных охватила та же нерешительность; столпившись у фальшборта, все смотрели на гору гладкой закругленной стали, которая закрывала полнеба. Один лишь телеоператор на крыше рубки — явно фанатик, не понимающий масштаба всей опасности, — продолжал снимать. Его восторженные восклицания и жужжание камеры сливались с шелестом отгоняемой носом «Золотого рассвета» волны, гребень которой возносился на пятнадцать футов, шипя и потрескивая, как пламя пожара в сухой степи.

Внезапно над головой Хэнка рявкнул дизельный выхлоп и тут же затих, вернувшись к прежнему бормотанию холостого хода. Он вскинул лицо, недоуменно помаргивая, а выхлопная труба ожила вновь, и палуба дернулась под ногами. Со стороны кормы донесся шум вскипевшей под винтом воды, «Ловкач» стряхнул с себя летаргический сон и задрал форштевень, подкинутый крупной зыбью Гольфстрима.

Еще секунду Хэнк стоял как вкопанный, а затем нырнул в рубку, где, не сводя глаз с бокового обзорного окна, принялся бешено крутить штурвал, закладывая резкий поворот.

Сейчас все поле зрения занимал танкер, но маленькое суденышко уже ринулось поперек пролива, надеясь оставить нос «Золотого рассвета» за кормой.

Еще несколько секунд, и они будут в безопасности — однако «Ловкач» тут же налетел на поднятый танкером вал воды, и Хэнка швырнуло через всю рубку. В груди что-то неприятно поддалось, он услышал мягкий щелчок треснувшей кости, но через миг все звуки утонули в стоне рвущегося металла — оба корпуса вошли в контакт. Хэнка вновь сбило с ног, и он растянулся поперек настила.

На ноги встать никак не получалось: сейнер качало и подкидывало так, что Хэнк приложился лицом о палубу. Тут последовал еще один удар, «Ловкач» потащило вдоль борта танкера — но затем суденышко отбросило вбок, чуть не перевернув вверх килем, после чего «Ловкач» принялся поплавком скакать на волнах-«усах», отбрасываемых танкером.

Сейчас по крайней мере Хэнку удалось подняться, однако он тут же сложился в поясе, прижимая руками сломанные ребра. Оглушенный и ошеломленный, он посмотрел в окно.

В полумиле от них танкер лениво разворачивался под ветер, хотя обычного буруна за кормой видно не было. Хэнк проковылял к выходу из рубки и выглянул наружу. Вода быстро сливалась с палубы через шпигаты. Релинг исчез, оставив после себя куски лееров, на которых сиротливо болтались обломки поручней. Изломы деревянных брусьев сияли в солнечном свете, как перерубленные сахарные кости.

Из люка машинного отделения выползла Саманта. На лбу вздулся фиолетовый рубец, девушка насквозь вымокла, а руки по локоть вымазаны солидолом. Она смахнула упавшую на лицо прядь — по тыльной стороне ладони шел ярко-алый ожоговый след.

— Самми, ты как?

— Вода прибывает, — сказала девушка. — Я не знаю, как долго насос сможет ее удерживать.

— Ты починила дизель? — спросил он.

Саманта кивнула.

— Дроссель оставила открытым, — сказала она и с чувством добавила: — И больше никогда этим не займусь. Пусть туда кто хочет, тот и лезет, я свое дело сделала.

— Покажи как, — попросил Хэнк, — и вставай к штурвалу. Чем быстрее доберемся до Ки-Бискейн, тем счастливее я буду.

Саманта смотрела вслед уходившему «Золотому рассвету».

— Господи! — изумленно покачала она головой. — Да мы в рубашке родились!

«К кобыльим хвостам шторм привязан…» Николас Берг вскинул лицо к небу и пробормотал старую морскую поговорку, прикрывая глаза козырьком ладони.

Облака выглядели изумительным, тончайшим кружевом, расстеленным длинными легкими лентами в глубокой синеве небес. Прямо на глазах Николаса перистые ленты переплетались и меняли рисунок — что недвусмысленно говорило о силе высотного ветра. Облачность лежала не ниже тридцати тысяч футов, и воздух под ней был чистым и прозрачным — лишь со стороны западного горизонта, над Флоридским полуостровом, чей силуэт пока что едва проглядывал, вздымались серебристо-синие грозовые тучи.

Вот уже шесть часов буксир шел, подхваченный Гольфстримом. Об этом ясно свидетельствовали характерные признаки: крупная зыбь частых волн, особенная яркость местных вод, которые сначала согревались в мелком тропическом бассейне Карибов, затем переливались в Мексиканский залив, где их подогревало еще больше, и уже отсюда вся эта масса устремлялась сквозь узкий сток Флоридского пролива, закручиваясь к северо-востоку благодатной дугой, которая утепляла нерестилища Северной Атлантики и смягчала климат стран, лежащих на ее пути.

В середине этого потока, где-то за вскинутым форштевнем «Колдуна», грузно тащился и «Золотой рассвет», преодолевая течение, которое работало на отжим и отбирало у танкера минимум восемьдесят миль в сутки — не говоря уже о том, что этот курс вел навстречу одному из самых злобных и опасных штормов, которые могла выдумать природа.