Неудачник

Глаза слезятся. Я не замечаю, как начинаю плакать. Хочу дотянуться, погладить по головке, но не получается. Я плачу, и не могу остановиться. Делаю последнее усилие, опираюсь на локоть.

— Ты прощаешь меня? — спрашиваю, давясь слезами.

— За что? — удивляется мальчишка.

— За то, что не помог тогда, на «чистом воздухе». За то, что убежал.

— Прощаю, — говорит мальчик. — Давно простил…

Я плачу и улыбаюсь: мальчику, солнцу за тучами, морю. Мне очень хорошо, и, вместе с тем, печально. Чувствую, как с души снимается груз, что давил все жизнь. Но вместе с ним в прощении растворяется прошлое, друзья, девушки, события. Я как младенец — чист и открыт миру. Все исчезает в легкой дымке. Исчезает и мальчик.

В этот момент я остро сознаю, что мы едины. Все, всегда. И, убивая другого, мы убиваем себя. Я стрелял в Серегу, купался в мести. Я видел, как уходит жизнь из его глаз. И только сейчас понял, что там, у дверей подъезда, с прострелянной спиной лежал не Серега. Там лежу я. Это я глядел в черную точку ствола, ожидая неизбежной точки в жизни. Это я последний раз вдыхал, прежде чем остановиться навсегда. Я убил себя. А все остальное — лишь отсрочка…

Мы все едины. Мы единый механизм. Но суть в том, что этот механизм не бездушен. Он не направлен на подавление. Он другой. Суть механизма в том, что основу его составляет любовь. Это система, сообщество, движимое и реализующееся любовью. В бесконечности возможных воплощений и масштабов. Мы все едины, несмотря на внешние различия. Нам остается главное. Остается любовь.

Я всю жизнь хотел стать кем-то великим, важным для людей, думаю отсутствующе. И вот я лежу на пустынной набережной с пробитой грудью. И все ненужное уходит. Все ложные стремления, желания, движимые корыстью. Я беззащитен и непобедим одновременно. Чувствую сопричастность и любовь. Максимальную, делающую ненужной боль. Вот как это происходит, думаю радостно.

Я лежу, смотрю в пасмурное небо. Капли дождя падают на лицо. Но ощущений почти не остается. Кроме одного. Я чувствую чье-то присутствие.

— Я здесь, — говорит знакомый голос.

Чуть поворачиваю голову, вижу Нахвальского. Он выглядит так, как тогда в кафе. Сочувствующе улыбается, протягивает руку. Я обхватываю ладонь, мажу его в крови.

— Это конец? — спрашиваю тихо.

Нахвальский улыбается.

— Это начало, — говорит, глядя в глаза.

Я совершенно не чувствую тело. Вся тяжесть, что обрамляет существование в нем, куда-то исчезает. И как же приятно дышится. Наконец-то, ликует что-то внутри, наконец-то!

— Почему вы? — спрашиваю я.

— Потому что всегда должен быть кто-то…

Нахвальский чуть приподнимает меня. Я снова вижу море, его волны, чувствую ветер. Слышу прибой. А в следующий миг перед глазами начинают плясать разноцветные огоньки. Я, как зачарованный, гляжу на их полет.

— А теперь, Володя, нам пора, — говорит Нахвальский, отрывая от созерцания.

— Куда? — спрашиваю я.

— Домой, — отвечает Нахвальский. — Теперь домой.

От этих слов все мое существо отзывается глубокой радостью. Да, уже давно пора домой! Причудливые огоньки перед глазами сменяются тьмой. Я чувствую, как начинает открываться дверь…

Эпилог

Там, где я родился, в это время идут дожди. Но в этом и вся прелесть. Ты словно проваливаешься в тоску, отскребая с полумертвой души остатки прошлой жизни. А потом уходишь в глубокий сон — ровный, без сновидений.

Конец не захватывает — нежно обнимает, кружит, пока не перестанешь чувствовать тело. И слушает: внимательно, с пониманием. Слушает манифест отчаявшегося сознания, предваряющий оду свободной души. Потому что в этот момент все кажется прологом к жизни реальной. Как будто закончилась сказка, под конец ставшая принимать ужасные черты. Ощущение волшебства еще сохраняется, а страх уже отступил. И все становится правильно, глубинно хорошо.

Я вспоминаю жизнь, но как-то не последовательно. Вбиваю воспоминания, как колышки в определенные участки мозга. Родился, колышек, родители, колышек, детский сад и школа, колышек, первая любовь и первая драка, колышек, университет и работа, колышек, Саша, колышек, Кира, колышек, Серега, колышек, убийство, колышек, бегство, колышек… Все, лишь размеченное поле. Взлеты и падения. Больше падений, боли и слез.

Стоя на пороге неведомого, я осознаю, как мелко и незначительно было то, что наполняло чувствами здесь. Всего лишь колышки, что отмечают еще одну составляющую опыта. Но, вспоминая жизнь от рождения, становится радостно.

Мы пытаемся как-то оправдать каждый шаг, как малые дети ждем похвалы или порицания. А в итоге понимаем, что похвала или порицание, или тысячи других воздаяний имеют смысл только здесь, в каждый момент жизни. И только здесь нужно страдать и радоваться, атаковать и отступать. Не ждать, а действовать. Не собираться — любить.